Если честно, я 一 «сыр в масле». Признаю. Есть грешок. Увы, я отношусь к той породе людей, которые практически ничего не умеют, но много умничают. Иногда к месту, иногда нет.

Они оставляют все наличные деньги в кофейнях и книжных. Ищут истину в вине, потому что так завещал товарищ Блок. Читают образовательные паблики в «ВК» и думают о судьбах мира. Такой розово-хрустальный мирок, построенный на хорошей литературе, снобизме и «мамкиных лещах».

О том, что существует другой мир, полный грязи, вони и невежества, «сыры в масле», конечно, догадываются. Более того, отчаянно его критикуют на своих страничках в «Твитере», требуя у сильных мира сего «немедленно разобраться с бедностью, безработицей, инфляцией и всеми чудовищными несправедливостями». А потом сладко засыпают на мягких кроватях, любовно прижимая к груди новенькие смартфоны.

Моё близкое знакомство с «другим миром» произошло летом 2016. Я загремела в бюджетную краевую больницу. Больница – это место, где бомж, интеллигент и крестьянин из глухой деревеньки могут существовать вместе на протяжении нескольких недель. Место, где боль и отчаяние – просто обыденность. Место, которое пробивает в розовом, хрустальном куполе огромную брешь, открывая тебе кусочек настоящего мира.

 Приёмный покой

一 Девушка, пройдите в конец очереди.

一 Но мне сказали стоять тут…

Женщина за стойкой регистрации презрительно посмотрела на меня сверху вниз.

— Я понимаю, но всё равно становитесь в конец. Люди уже полчаса ждут.

Я обернулась. Знакомого доктора, который провел меня в начало очереди, не было. Были десять пар глаз, уставившихся на меня с немой укоризной. Испустив тяжёлый вздох проигравшего, я вышла из приемного отделения в коридор.

Было прохладно. Орали дети. Как пчелы, по коридору кружили медсестры. Серьёзные, напряжённые, сосредоточенные. У одной яркие волосы, уложенные в красивую причёску, другая — вся в золоте и с ярко-красной помадой, третья позвякивает массивными связками коралловых бус на шее. Они делают всё, чтобы не сливаться с белыми халатами. Они делают всё, чтобы оставаться женщинами, несмотря на охрипший голос и безумную усталость на лице… Получается ли у них?

На улице июльский зной. Четыре после полудня. Время уставшего солнца. Моё самое нелюбимое время. Свет, рыжеватый и тяжёлый, освещает засаленные лица десяти пациентов в очереди. Леопардовые кофты с пятнами пота, спортивные костюмы, майки-алкоголички. Рядом — каталка. На ней — голый бомж, прикрытый полотенцем. Он маленького роста, длинноволосый, с необыкновенно распухшими губами. На теле — кровь, вперемешку с грязью. Он стонет и корчится от боли.

Волосы прилипают ко лбу от жары. Мне плохо. Я хочу уйти отсюда. Из приёмной выходит врач. Красивый профиль, великолепная осанка, седые волосы. Он летит к каталке. Шлейф холодного воздуха среди пекла. Пола белого халата развевается на ветру. Заботливо убрав с грязного лба волосы, врач голыми руками массирует голову бомжа. Бомж стонет и сопротивляется. Два медбрата, похожие на огромных скандинавских воинов, один светлый, голубоглазый, другой с длинными темными волосами в хвосте, появляются из ниоткуда. Они держат бомжа с двух сторон. Бомж стонет сильнее.

— Ну, давай, родной, потерпи ещё немного, — ласково говорит седой доктор.

Очередь бесконечна. И жизнь эта бесконечна. И только коралловые бусы стукаются друг об друга, отсчитывая каждый шаг медсестры — клац—клац—клац…

 Птички

 Некоторые породы людей до боли напоминают представителей животного мира. В нашем с вами ареале  обитания, как правило, чаще всего встречаются хорьки и птицы. Такие испуганные и маленькие, дрожащие от каждого шороха. Однако, как только шорохи прекращаются, эти милые создания с превеликим удовольствием начинают тяпать тебя за пальцы или гадить на голову с недосягаемой высоты своих моральных устоев. Что поделать, против инстинкта не попрёшь.

Мои соседки по палате определённо относились к семейству пернатых. Одну я назвала сорока, другую — воробей.

Сорока — смуглая, высокая, рыжая. Удивительный и выдающийся человек. В свои 32 она уже знала всё на свете. Сорока была бухгалтером, философом, мастером йоги, менеджером по продажам, литературным критиком, отменным воспитателем и целителем. И всё это без помощи компьютера Интернета.

— Враки там всё, при каждом удобном случае твердила она с умным видом. – Мне вот Интернет не нужен. И ребёнку моему тоже. Да-да, ей 13. Я вообще не понимаю, зачем нужен Интернет. И людей, которые там сидят, я тоже не понимаю.

Воробей — блондинка, крохотного роста и неопределённого возраста. Ей было одновременно и 30, и 10. Воробей ходила в халатике, украшенном розочками, спала на розовом постельном белье, крутила бигуди, и пахла сладкими кремами, как большая тётя. В то же время с её лица ни на минуту не сходило выражение крайнего удивления. Как будто только вчера аист спихнул её с Луны прямиком во взрослую жизнь. Её можно было поразить любым фактом из детской энциклопедии.

— В китайском языке для письма используют иероглифы.

— Да ты что!!!

— Паваротти — великий оперный певец.

— Ой, а я не знала!

— В Китае самое большое население на земле.

— В первый раз слышу!

В общем, встретились два одиночества. Сорока мнила себя Википедией во плоти, Воробей всему удивлялась. Однако любая дружба рано или поздно заканчивается. Вот и птички скоро должны были упорхнуть из палаты — на выписку.

—Мне столько лекарств назначили. А это ведь одна химия! — жаловалась Воробей, размахивая историей болезни. Потом ведь желудок не соберу. Вот, по—любому, врачи так много назначают, чтобы мы потом ещё раз к ним загремели, только с аппендицитом. Только деньги хотят из нас выколачивать.

— Конечно, дорогая, ведь всем давно известно, что все врачи состоят в заговоре, — с умным видом отвечала Сорока. — Их тоже можно понять, надо же детей кормить. Но главное в этой ситуации — не поддаваться на провокации!

Воробей уставилась на Сороку взглядом растерянного ребёнка.

— Но что тогда мне делать? Как лечиться?

— Дорогая, всё ведь очень просто! – воскликнула Сорока. – На что тебе народная медицина? Раствор ромашки с элеутерококком заливаешь себе вот прямо туда… Ждёшь 10 минут. Потом подходишь к окну и говоришь: «Болезнь вон вместе с водой!» И повторяешь три раза. Делаешь эту процедуру месяц. Только обязательно каждый день. Болезнь как рукой снимет.

— А это точно работает? — засомневалась Воробей.

— Да я тебе точно говорю,— закивала Сорока. — Вот лично я ни один препарат из тех, что мне назначили, покупать не собираюсь. Знаю я этих врачей! А рецепты верные, не сомневайся. Я их в журнале «Лиза» вычитала…

Обе женщины лежали после успешно проведённых врачами операции. Обе, если бы не своевременная помощь, могли бы оказаться в онкологически опасной ситуации. Обе ещё не оправились до конца.

Бедные, глупые птички. Двое из миллиона таких же.

Богиня

Она ворвалась в нашу палату летящей походкой, с клетчатой сумкой-китайкой наперевес.

— Я тут ненадолго, — заявила она, театрально закинув ноги на кровать. Потёртая джинсовая юбка. Чёрная футболка. На ней розовыми стразами выбит инициал загадочной фирмы «D&C». Немытые, покрашенные в чёрный, волосы. Невысокая, но фигуристая. Загорелая, глаза яркие. И если бы не это выжатое, как лимон, помятое лицо, если бы не этот пропитый, хрипящий голос, если бы не разящий от неё запах курева и перегара, её вполне можно было бы назвать симпатичной.  

— Чем я действительно горжусь — так это своим мужем, — объявила Люда всем присутствовавшим после пятиминутного знакомства. — Он у меня такой добрый, такой хороший! А самое главное — любит меня до безумия!

Все пять соседок по палате, в том числе я, заулыбались. Простоватая девушка, конечно, зато счастливая.

— Мне очень с ним повезло, — продолжала разливаться соловьём Люда. — Он у меня — бизнесмен! Крупная шишка! — погрозила она кому-то пальцем. — И дом нам купил, коттедж, трёхэтажный. И машина у него. Недавно был лэнд-крузер, а сейчас решили заменить на БМВ, серебристый. Обожаю его, люблю до безумия! А ещё мы поедем в этом году на Мальту. Каждый год ездим куда-то отдыхать…

Я покосилась с подозрением. Может быть, потому, что я лежала к ней ближе всех, и потому больше всех задыхалась от запаха её перегара.

— Муж у меня  хороший, а я его недостойна, — с тоской в голосе вздохнула Люда. — Особенно мне не нравится моя грудь. Одна больше другой.  Пластику буду делать.

— Вот ещё чего вздумала, ради мужиков себя под нож класть, — проворчала одна из феминистически настроенных соседок, Алла.

— Нет, ну вы посмотрите!

Люда тигром вскочила с кровати и, задрав футболку, явила миру две «неправильные», абсолютно голые груди. Соседки, выпучив глаза, смотрели на прекрасное. Вид у них был как у рыбок, которые задыхались без воды. Вдруг, видно, не выдержав, на кровать вскочила Алла. Ей было лет сорок, она была красива, но, судя по глубоко залегшим на лице морщинам и её ночным всхлипываниям, пережила на своём веку многое.

— Люда, опомнись! Абсолютно нормальные сиськи! Да даже если бы и были ненормальные, ни один, — запомни! — ни один мужчина не заслуживает того, чтобы жертвовать ради него чем-то! – митинговала Алла, стоя на кровати. – Мы свою жизнь кладём, воспитывая их детей, вечно пытаемся быть кем-то, кто им нравится, а взамен получаем что? Одни побои да измены! Ещё под нож вздумала из-за них ложиться! Мы все – богини, они — жалкие ничтожные рабы!

На это громкой ноте Алла слезла со своего постамента, а Людочка смущённо опустила футболку. В женской палате только и разговоров, что о мужиках. Каждое слово сопровождает их молчаливое присутствие. Как хорошо выглядеть, чтобы понравится мужчинам? Как воспитывать их детей? Как накормить своего мужчину? Поделитесь рецептиком! Даже в лифте женщины всех возрастов стреляют глазками, в поисках кавалера. А мужчины… равнодушно зевают, пивное пузико почёсывают. Видимо, после этого митинга всех присутствующих посетили такие мысли. Наверное, поэтому одна из соседок, вздохнув, сказала:

— Эх, Люда, какая ты счастливая!

Спустя некоторое время, вечером, возвращаясь с прогулки в больничную палату, я вдруг услышала рядом с собой до боли знакомый голос:

— Не приезжай! Нет, я тебе приказываю! Я запрещаю тебе приезжать! — вопила Людочка кому-то в телефонную трубку.

Завидев меня, она понизила голос и отошла в другое место. Однако вопли Люды не помогли. Через пару дней, прогуливаясь в окрестностях больницы, я увидела Люду в сопровождении краснолицего, высохшего мужчины в спортивных штанах, явно страдающего от алкогольной зависимости. Он целовал её. Люда улыбалась.

 Фигуристы

Шла ровно двадцатая минута моего молчаливого негодования. Я гипнотизировала дверь душевой, приказывая ей отвориться. Дверь глядела на меня в ответ с немым равнодушием. Ничего не менялось. В душевой шумела вода, а я, по-прежнему грязная, сидела на лавочке в коридоре больничного отделения.

На двадцать пятой минуте мои заклинания наконец—то подействовали. Из женской душевой вышел мужчина.

Нет, он не был похож на пациента больницы. Он был голливудским актёром, сошедшим с плаката новомодного блокбастера, спортсменом с обложки журнала, Апполоном. Высокий, широкоплечий, с мягкими, русыми волосами, правильными чертами и лёгкой щетиной на щеках.

Он был молод, силён и, судя по всему, здоров, как бык. Мужчина остановился в проёме между коридором и душевой, придерживая для кого-то дверь. Загадочный кто-то, тем временем, медленно шаркал из душевой в коридор.

Это была она. Та самая девушка, которую я встретила сегодня возле ординаторской. Помню, меня поразил её внешний вид. Такая молодая, когда-то очень красивая, она сидела в пустом коридоре больницы и заливалась слезами. Её жёлтая кожа плотно обтянула скулы, под огромными голубыми глазами — два чёрных мешка.

Такая маленькая и тщедушная, она была больше похожа на приведение, чем на человека. И вот сейчас, еле передвигая ноги, держась за живот, она шла к своему мужчине. Так странно, он улыбался ей ласково и нежно, будто эта несчастная девушка — его ребёнок, который только-только начинает делать первые шаги.

Он взял её под руку и, убрав с жёлтого лба влажную прядь соломенных волос, поцеловал в лоб. Странно, но она даже не улыбнулась ему в ответ. Они заскользили, по освещённому пергидрольным светом коридору в самую дальнюю палату — медленно, спаенно, как фигуристы в замедленной съемке. Могучая, крепкая фигура мужчины и маленькая, превратившаяся в ходячий труп женщина. Не успев захлопнуть за собой дверь, я услышала тёплый голос мужчины, эхом отозвавшийся в коридоре:

— Ну, что, старушечка моя? Не беги, не беги, давай медленнее… Пошли вместе. Пошли вместе умирать…

Ходите к врачам вовремя, друзья.

Дарья КОЧКИНА