Мы представляем вашему вниманию замечательную повесть известного приморского писателя Юрия Шарапова — «KEEP CLEAR». 

Keep Clear — этим термином в английском языке обозначают пространство, которое нельзя занимать никакими посторонними предметами.

ГЛАВА 1

Мы наткнулись на труп этого пса случайно. Дело было весной, в конце апреля. Устав от нужных и ненужных нам «бизнесов», мы с приятелем плюнули на неотложные дела и  сбежали из душного, надоевшего за зиму города в иную, незнакомую остальному населению планеты жизнь. Как только на отрогах Сихотэ-Алиня начал таять снег, вертолет высадил нас в одном из самых недоступных мест на планете: тесном горном ущелье у истоков реки Бикин.

Расстояние до ближайшей точки на карте, где было обозначено какое-то подобие жилья, составляло двести километров. Их мы собирались преодолеть на надувном плоту. Однако, добравшись туда, мы могли обнаружить, что люди давно покинули эти места, оставив на память о своем пребывании лишь руины. Тогда, чтобы достигнуть границ цивилизации, нам придется спускаться вниз по реке еще километров сто, где (если верить, опять же, всё той же географической карте) находится следующий населенный пункт, к которому была проложена едва заметная (но изображенная уже непрерывной линией, а не пунктиром) автомобильная дорога.

С точки зрения здравого смысла наше путешествие выглядело чистым безумием. Случись какая-нибудь беда, и шанс выбраться целым и невредимыми из этих дебрей практически равнялся нулю. Но именно риск и придавал смысл всему приключению. Провожая глазами вертолет, мы испытывали острое, ни с чем несравнимое наслаждение. То же самое, наверное, ощущают домашние коты, привыкшие к гранулированным кормам в тот момент, когда в первый раз чувствуют на зубах вкус крови только что пойманной в кустах возле дома птички. Однако окружавшие нас со всех сторон засыпанные снегом горы подсказывали нам, что испытание будет суровым. Если мы хотим выбраться отсюда живыми, нам придется не просто вступить в борьбу с дикой природой один на один, но и обязательно выйти из этой схватки победителями. Впрочем, я и мой приятель считали себя представителями лучшей части человечества и не сомневались в победе. Замечу попутно, что именно чувство собственного превосходства над окружающими обстоятельствами  и является зачастую основной причиной случающихся во время таких экстремальных экспедиций трагедий.

Гул вертолета окончательно стих, и наступила оглушительная, непривычная для наших, утомленных цивилизацией ушей, тишина. Небо над головой было настолько чистым, что синь буквально ела глаза. Солнечные лучи, отвесно спадая на землю, отражались снега, заставляя его играть изумрудными бликами. Апрель уже заканчивался, но весна в этих краях еще только вступала в свои права. Русло реки было скованно панцирем льда, и лишь по центру, где течение размыло его толстую корку, темным, почти не отражающим свет потоком текла вода. Вдоль берега всюду громоздились похожие на гигантские куски сахарной пудры глыбы наледей, из которых торчали ветки  замурованных внутри этих айсбергов деревьев.

Плыть по реке среди этих ледяных торосов оказалось чрезвычайно сложно. Хотя это только так называлось – плыть. Через каждые сто метров струя уходила под кромку очередного ледяного поля. Мы причаливали, спрыгивали на зыбкий, крошащийся под ногами лед и, таща за веревку плот, пробирались к следующей промоине. Иногда, с противным стеклянным треском лед под нами проваливался и, чтобы не утонуть,  приходилось падать плашмя и, цепляясь за плот руками, толкать его в более надежное место. Подобные приключения подстерегали нас на каждом шагу, и поэтому мы смогли пройти за день всего несколько километров. До пункта конечного назначения такими темпами предстояло ползти и ползти…

К вечеру мы совсем выбились из сил. Запас энтузиазма иссяк. Солнце клонилось к закату. Пора было делать привал. На подвиги больше не тянуло, хотелось лишь сесть, снять с себя мокрую одежду и высушить ее у костра. Только так,  очутившись в реальных, а не «по телевизору» экстремальных условиях начинаешь понимать, что сколько ни мучай себя изнурительными тренировками, как ни качай здоровье, крутя педали на тренажере или поднимая штангу, но лишь изматывающий, направленный исключительно на сохранение жизни физический труд и есть самое главное испытание для человеческого организма.

Когда мы перетаскивались через поросшую низкими кустиками ивы галечную косу, мне удалось подстрелить глупого таежного зайца. Он выскочил из-под ног, отбежал на несколько метров и замер, вытянувшись столбиком. Пока косой, шевеля ушами, соображал, кто мы такие, я достал из сумки карабин. Выстрел снес зайцу полголовы и оторвал переднюю лапу, но остальная часть тушки уцелела. После долгой зимы зверек был чрезвычайно тощ, однако на суп вполне хватало. Еще, забросив спиннинг в промоину под скалой, я вытащил одного за другим трех пестрых ленков. Широко разевая зубастые пасти, они шлепали хвостами в мокрой жиже на дне плота, ожидая, когда у нас появится время приготовить их на ужин. Все рыбины были приличных размеров, но очень худы и напоминали головастиков-переростков.

Солнце, сиявшее весь день прямо над головой, стало клониться к горизонту. Приближалось ночь, пора было беспокоиться о ночлеге, и мы, пробираясь сквозь очередной завал, внимательно осматривали засыпанный снегом берег, выбирая подходящее место для лагеря.

Река совершила крутой поворот, и перед нами открылся широкий плес, с правой стороны которого простиралась удобная коса, обрамленная с противоположного берега отвесными угрюмыми скалы. Лучше места для привала нельзя и придумать. Разгребая веслами ледяную кашу, мы причалили у корней огромного, выброшенного на берег наводнением тополя. Мысль, что это последний рывок, добавила сил, и, спустя минуту плот уже стоял на краю галечной отмели.

— Ну что, по стопочке? – повернулся ко мне приятель. – За первый день нашего путешествия? Мы вроде молодцы, держимся…

— Давай. Хоть согреемся! — присел я на туго надутый борт.

Напарник мой в желтой японской куртке, красном кепи с длинным козырьком и флуоресцентных, закрывающих половину лица очках напоминал сейчас горнолыжника с модного курорта, а не забравшегося в северные джунгли туриста-экстремала. Достав из бокового кармана обтянутую черной кожей металлическую фляжку, он сделал большой глоток и протянул ее мне. Коньяк ожег язык и тут же растворился в желудке. Смешна была даже сама мысль, что этот божественный напиток надо чем-то закусывать. Передавая друг другу фляжку, мы быстро опорожнили ее. И тут, разглядывая в косых лучах заходящего солнца противоположный берег, я обратил внимание на белый предмет, лежащий на краю нависавшего над водой утеса.

Сначала мне показалось, что это кусок льда. Но, присмотревшись, я засомневался. Он больше походил на продолговатый сверток, брошенный на самой вершине. Можно было подумать, что это лежит какое-то мертвое животное, но…  белых зверей подобных размеров в этих местах не существует. Белые в тайге только заяц, песец и горностай. Но песцы обитают в тундре, горностай слишком мал, чтобы заметить его с такого расстояния, а зайцы по скалам не лазают.

Но тогда,  что это?

Гудели натруженные за день плечи, кружилась после коньяка голова. Шевелиться не хотелось, но я все-таки вытащил карабин и взглянул на противоположный берег через мощную оптику.

Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что заинтересовавший меня предмет – собака. Да-да. Но не обычная лайка, с острыми ушами и загнутым крючком хвостом, а какой-то экзотической, неизвестной  в тайге породы.

Когда я сказал об этом приятелю, тот не поверил.

— Дай взгляну!.. – взял он у меня карабин и, с минуту поизучав утес, предложил. – Сплаваем, посмотрим?

Грело лицо уходящее за горизонт солнце, тлел в желудке коньяк, ныли натруженные за день плечи. Мир вокруг был чуден, лезть снова в воду абсолютно не хотелось. Но и гадать, что там лежит, прямо напротив нашего лагеря, тоже как-то глупо. Поэтому, перетаскав на берег груз, мы столкнули плот на течение и погребли.

Противоположный берег оказался крут и обрывист. Прежде чем причалить, нам пришлось сначала плыть вниз по течению, а потом плутать, пробираясь сквозь чахлые, с кривыми, изогнутыми ветром стволами деревья и колючий шиповник к торчащей возле воды скале. Наконец, преодолев подъем, мы вскарабкались на самую вершину. И вот  что мы там увидели…

На голой, отполированной ветром площадке, сложив голову на передние лапы, лежала собака. По длинной, с едва заметными рыжими пятнами шерсти и висячим ушам я сразу определил породу. Сеттер.  Английский сеттер. Когда то давно, когда я еще учился в школе, соседи во дворе держали такого пса, и я хорошо запомнил, как он выглядит. Судя по всему, собака умерла давно: труп успел высохнуть и мумифицироваться. Пес лежал, аккуратно поджав под себя задние лапы – значит, скончался сам, а не погиб от зубов какого-то хищника. Глядя на него, можно было подумать, что он лег отдохнуть, закрыл глаза — да так и не проснулся.

— Ну и дела! – присвистнул приятель. – Откуда он здесь взялся?

Я промолчал, не зная, что ответить. Пса этой породы я мог представить где угодно: прогуливающейся рядом с нарядно одетой дамой в парке, скачущей за мячиком по газону загородного коттеджа, спящей на диване у камина или на заднем сиденье шикарного «Лексуса». Но никак не здесь, в этом первобытном лесу…

Отсюда, с вершины утеса, открывался прекрасный вид на долину реки. Обогнув скалу Бикин, оттолкнувшись от обрывистых берегов, широкой лентой уходил к синевшим на горизонте отрогам Сихотэ-Алиня. Насколько хватало глаз, везде лежал лед, и только там, где  проходило основное течение, по руслу реки змеились соединенные извилистыми перемычками узкие промоины. Солнце, касаясь краем гор, уже ушло из долин и последними яркими лучами освещало только плывущие в небе облака, которые в свою очередь, опалово мерцая, озаряли землю потусторонним, будто исходящим из них самих светом.

Много тысяч лет открывался отсюда этот вид. Но мы, наверное, были первыми из разумных существ, которые увидели эту красоту. Мы, да еще эта, неизвестно как попавшая сюда собака, которая зачем-то, забравшись на эту скалу, решила здесь умереть…

ГЛАВА 2.

Сеттера назвали Дуглас. Почему — сказать трудно. Известно, что когда будущий хозяин забирал щенка из клуба, перед тем, как выдать ему шикарную, с вензелями и печатями родословную, нового владельца строго предупредили: по правилам племенного разведения имя его питомца должно начинаться на букву “Д”.

Дальше остается гадать, почему из слов на букву “Д” выбрали именно «Дуглас». В годы Второй Мировой войны так назывался транспортный самолет. Но хозяин щенка вряд ли помнил те события. Еще таким звали известного американского киноактера. Можно придумать ещё примеры. Но это лишь предположения. Настоящей причины, почему пса назвали именно так, нам никогда не узнать.

Впрочем, это не так и важно. Щенок рос веселым и подвижным. Детство у него, как и у любой, попавшей в хорошие руки городской собаки оказалось вполне счастливым. Жизнь на первом этапе, что называется, удалась, и состояла из интересных и приятных событий.

Когда Дугласу исполнился год, его хозяин – Олег, стал брать сеттера “на охоту”. Выглядел этот процесс обычно так.

На краю большой поляны, бампер в бампер, стоят три джипа: “Ленд Круйзер” последней модели, слегка потрепанный “Паджеро” и новенький, с иголочки “Ленд-Ровер” с затененными стеклами. Неподалеку, возле раздвижного столика, тесно заставленного закусками, среди которых отблескивает полированным боком бутылка хорошего шотландского виски, раскинулась в живописных позах компания охотников. То, что эти люди приехали сюда не на пикник, а именно «на охоту», указывают разбросанные на земле ружья: “Бенелли”, “Перацци”, “Меркель”.

— Скажи мне, Петя, —  поворачивается к высокому, с обрюзглым лицом соседу плохо выбритый, одетый в дорогую замшевую куртку и высокие, со шнуровкой до колена охотничьи ботинки мужчина. — Почему ты сейчас с нами «Glenfiddich» пьешь, а? И не какой-нибудь «Made un ViniLab» а настоящий, из duty free. Тебе же, как избраннику народа, только исконно русские напитки положены. Чтоб от масс не отрываться, надо исключительно водочку употреблять. Что по этому поводу скажешь?

Петя, улыбнувшись, широко разводит руками.

— Виноват, Иван Семеныч. Только виски, по-моему, вкусней. И еще, говорят, он для сердца полезный…

— Ишь, как загнул! – ухмыляется в ответ собеседник. – Сразу видно – политик! Ты для сердца валокордин грызи. А на охоте у нас в России, всегда водку пьют. Потому что она к природе нас ближе делает. А ты вот виски с нами хлещешь. Это, между прочим, идеологически неправильный с твоей стороны поступок. Ладно, мы с Олегом буржуи. А что про тебя твои избиратели скажут?

— Я, Иван Семенович, виски ваш и впрямь не очень жалую. Я коньяк французский предпочитаю, — ухмыляется Петя. – этот напиток больше моему характеру соответствует. Хотя водка, конечно, для народа привычнее. Пусть ее мои избиратели и пьют.

— Коньяк говоришь? – вращает своими маслянистыми, навыкате глазами Семенович. – Тоже хорошо. Значит у тебя с собой ещё и коньяк есть?

— Конечно! – кивает Петя. И виски тоже, “Blue Label”. Самый, говорят, хороший. Принести?

— Тащи! — машет рукой Семенович. — Лейбл так лейбл. Пусть даже и блю.

— Эй, ребята! — вмешивается в диалог хозяин пса. – Мы еще эту бутылку не допили.

— Ну так какие проблемы? Давай допьем! — хохочет Иван Семеныч. — Олег, подставляй тару…

— Не забудь, нам еще вечером уток стрелять! – предупреждают его.

— До вечера еще долго, — ухмыляется Семеныч, цепляя отполированным ногтем кусок лимона и густо посыпая его растворимым кофе вперемешку с сахаром. — Тут природа. Экология. За час вся дурь выветрится. Петь, ты чего сидишь? Тащи сюда свое виски.

Петя рысью несется к “Паджеро”. Пока он копается в сумке, Иван Семенович, крякнув, выливает в рот остатки виски и, чавкая лимоном, спрашивает у Олега.

— А собака твоя где? Что-то я ее не вижу.

— Сейчас позову. Дуглас! Дуглас! Быстро ко мне!..

— Тут он где-то, — с  коробкой в руках возвращается к столу Петя. — Я только что видел. В кустах что то промышлял…

— Интересно, он нам утку из воды достанет? – обсасывая лимонную корку, спрашивает Иван Семенович. – Я утром подстрелил одну. В воду, прямо у берега упала. Ну не буду же я туда за ней лезть. Так и уплыла, сука…

— Нет! — отвечает  Олег. – Чтоб из воды таскала, надо спаниеля или дратхара заводить. А у меня сеттер, он только ищет. Порода такая.

— Ах, забыл, он же у тебя аристократ, — смеется Иван Семенович. — У него поди граф какой-нибудь в родословной записан. То ли  Пюрсель, то ли Мюрсель. Это только мы – лапти, вчера от сохи.

— Зато собаки у нас – самых что ни есть чистых кровей! – вставляет в разговор своё слово Петя. — И собаки. И машины. И бабы. И все остальное. Он уже достал из коробки бутылку и свинтил с неё тугую металлическую пробку. — Ну что, Иван Семенович, ещё по одной?

— Конечно! – кивает толстяк. – Ишь, как ты правильно отметил: и все остальное! А гербы мы себе сами нарисуем. Правда, Олег!

— Ага! – кивает тот, оглядываясь по сторонам. — Дуглас! Дуглас!!! Да где же он?

В этот момент из кустов появляется сеттер.

— Вон! — показывает на него пальцем Семеныч. — Я тебе говорил, рядом он где-то крутится. Эй, граф, иди сюда, – манит он к себе пса. — Иди, иди. Я тебе кое-что вкусненькое дам… – сгребает он с тарелки большой шмат колбасы

Дуглас, понюхав угощение, осторожно берет его зубами, быстро проглатывает и, виляя хвостом, облизывает толстяку руку.

— Ты его не так воспитываешь, — разливая по рюмкам виски, комментирует поведение пса Иван Семенович. – Собаки, они как люди. Ты, прежде чем командовать, дай ему что-нибудь вкусненькое. А он тебе за это что хошь оближет…

— Жри, пока я добрый, — взяв со стола кусок сервелата, протягивает он псу следующую порцию. – Хозяин у тебя жадный, плохо тебя кормит. А дядя Ваня видишь, добренький…

Дуглас, проглотив колбасу, снова облизывает Иван Семеновичу руку.

Сеттеру недавно исполнился год, и он уже превратился из щенка в нескладную  молодую собаку. На чисто белой шерсти проявились хорошо заметные рыжие пятна, кости по бокам выперли, голова кажется чересчур большой на фоне поджарого тела, но в целом пес вполне похож на типичного представителя своей породы – стройную и неутомимую в беге легавую собаку.

— Попробуем, что это за “Блю Лейбл””, — берет двумя пальцами свою рюмку Иван Семенович. — За нас. За победителей!

Одним махом опрокинув её, он хватает с тарелки кусок сервелата и заталкивает его в рот. Секунду или две, зажмурившись, жует, затем, вытаращив глаза, выплевывает на землю вымазанный слюной кусок колбасы.

— Тьфу! Что за гадость! Олег, у тебя пес говна наелся!

Петя, давясь от смеха, отворачивается от стола.

— Ну, точно… — понюхав пальцы, подтверждает свой вывод Иван Семенович. — Тьфу ты. Весь аппетит испортил… Чего хохочете? — смотрит он на собутыльников. — Дайте хотя бы воды…

Олег берет бутылку с тоником, встряхивает её. Семеныч споласкивает ладони, долго трет их салфетками.  Потом нюхает пальцы, достает из кармашка куртки одеколон, брызгает и опять трет.

— Не пойму, Семеныч, чем тебя запах не устроил? – хохочет, хлопая приятеля по плечу, Олег. – В эти кусты как раз ты и ходил недавно. Так что продукт на сто процентов “фирменный”. Вот Дуглас и не удержался. А ты уж сам разбирайся в отходах собственного производства…

Проходит ещё час. Вторая бутылка почти пуста. Беседа продолжается, но охотники еле ворочают языками. Первым выбывает из компании Иван Семенович: завалившись набок, он опускает голову на траву и, спустя секунду, начинает храпеть.

Лежа возле машин, за этими народными гуляниями грустно наблюдает пристегнутый к поводку Дуглас.

ГЛАВА 3.

Вскоре у хозяина Дугласа появилось новое увлечение: гонять за городом по полям и лесам на мощном квадрацикле.

Осень. Лист на деревьях пожелтел, но еще не опал. Лес все еще наряден, но уже, что называется, сквозит. Кроны деревьев потеряли прежнюю густоту, высокую траву прибили первые заморозки. Возле берез и елок повысовывали из пожухлого мха разноцветные шляпки грибы, в низинах разбросали длинные стебли по земле еще недавно густые папоротники. Жужжат мелкие лесные мошки, порхают бабочки, но по многочисленным приметам  чувствуется, что природа засыпает и готовится к зиме.

Между деревьями, вытянув белый пушистый хвост, большими скачками носится Дуглас. Пес уже окончательно возмужал и превратился во взрослую, полную сил собаку. Уши и нос у него стали совсем рыжими, по бокам разбросаны такие же рыжие пятна. Бегая зигзагами, пес двигается так легко, что кажется, будто перемещение его происходит не за счет работы мышц, а по каким-то непонятным, не подчиняющимся законам физики причинам. Словно неведомая сила сама переносит его с места на место. Однако, если приглядеться, можно заметить, как под кожей перемещаются тугие узлы мускулов да мелькают, почти не касаясь земли, крепкие сухие лапы.

Вдруг собака резко останавливается и, изогнувшись всем телом куда-то вбок, делает стойку. Подогнув под себя переднюю лапу, пес замирает. Тут из-за деревьев доносится  треск двигателя. На поляну выскакивает вездеход. Услышав звук мотора, сеттер опускает лапу и делает шаг к заросшей травой кочке. Оттуда, громко хлопая крыльями, резко взмывает вверх и  исчезает за деревьями маленький лесной кулик – вальдшнеп.

Пес бросается за ним, но, потеряв птицу из виду, опускает голову к земле и начинает, шумно и часто фыркая, исследовать носом следы на земле.

Пока он гоняется за птицей, вездеход сворачивает на проселочную дорогу и, разбрызгивая воду из луж, выезжает на опушку леса. Там путь ему перегораживает глубокая, заполненная жидкой грязью канава. Водитель, секунду подумав, переключает передачу и, надавив на газ, направляет своего железного коня через препятствие.

Заехав в канаву, вездеход проваливается всеми четырьмя колесами в маслянистую жижу. Водитель дергает из стороны в сторону руль, пытаясь выбраться из ловушки, но это не помогает: роя колесами грязь, «Хонда» всё глубже погружается в булькающее месиво.

— Ах черт! — Олег перестает жать на газ и подключает все дифференциалы. Ревет мотор, летят в разные стороны комья глины. Вездеход раскачивается, трамбуя широкими колесами грунт, и начинает постепенно выползать из трясины.

— Зверь, не машина! — хохочет перемазанный грязью владелец.

Взобравшись по откосу, вездеход выезжает на поле и быстро набирает скорость. На электронном спидометре мелькают цифры: тридцать, сорок, шестьдесят… Машина успевает отъехать почти километр, когда на опушке леса появляется Дуглас.

Олег, привстав на подножках, как ковбой в стременах, разгоняет квадрацикл всё быстрее и быстрее.

Поле заканчивается. “Хонду” трясет   на кочках. Водитель, вспомнив про собаку, сбрасывает скорость и оглядывается назад.

Позади его стального мустанга, вывалив наружу язык, скачками несется Дуглас. Заметив хозяина, он виляет хвостом и, уловив какой-то новый, интересный ему запах, резко сворачивает в сторону и ныряет в траву.

Так за год, регулярно носясь наперегонки с механическим, не знающим усталости вездеходом он набегал не одну тысячу километров и постепенно из изнеженной городской собаки превратился в исключительного, не имеющего себе равных бегуна. Английский сеттер, учитывая особенности его сложения, и так принадлежит к числу чрезвычайно выносливых собак. Но Дуглас даже на фоне лучших представителей своей породы был исключением. Несколько раз Олег, испытывая его «на слабо», делал попытки загнать пса до изнеможения. Но из этого ничего не вышло: ни разу пес не лег на землю и не отказался от продолжения гонки. Накатав за день под сотню километров и устав до такого  состояния, что сам еле держался за руль, Олег к концу исходу очередной гонки обнаруживал, что сеттер, как ни в чем не бывало, скачет позади…

После таких  соревнований Дуглас пару дней отлеживался. Однако, отдохнув, он опять демонстрировал чудеса выносливости. В обтянутом корсетом из мышц и сухожилий теле пса не осталось ни капли лишнего жира. Со временем, конечно, он все равно должен был превратиться в хорошо раскормленного и ленивого городского пса. Но отведать такой жизни Дугласу, увы, было не суждено…

ГЛАВА 4.

Когда сеттеру исполнилось три года, его украли. Произошло это при следующих обстоятельствах.

Избранник народа Петя, ставший к тому времени мэром крупного регионального центра на Дальнем Востоке, пригласил компанию нужных людей на охоту. В число гостей оказался и Олег. Дугласа он решил взять с собой.

Мероприятие было организовано со свойственным провинциальным политикам размахом. В Хабаровске, прямо у трапа самолета, гостей ждал вертолет. А в тайге, куда через должны были прибыть участники сафари, дежурила группа хорошо разбирающихся в охоте егерей. Даже погода, в августе обычно капризная, выдалась, как по заказу.

Все шло отлично, и настроение у участников охотничьей экспедиции было просто прекрасным. Пока вертолет перелетал через горный хребет, хвастались ружьями и оптическими прицелами; спрашивали у сопровождающих, на какие блесны лучше «брать» тайменя; интересовались, водятся ли там, куда они летят, тигры. Так, под праздные  разговоры, пролетел час. Перед тем, как прибыть “на базу”, вертолет сел на дозаправку в аэропорту заброшенного, доживающего свои дни горнорудного поселка. Половина домов тут стояло с наглухо заколоченными ставнями, в остальных же потихоньку угасала убогая, еле теплящаяся жизнь. Делать здесь людям, по большому счету, давно было нечего, но и уезжать – куда? Пока летчики заливали в баки специально припасенный по такому случаю керосин, гости, отойдя к накрытому в их честь столу, выпивали и закусывали.

Видя, что отдых будет продолжительным, Олег выпустил Дугласа погулять, и присоединился к остальным. Вырвавшись на волю, пес обрадовался и стал носиться по аэродрому, вынюхивая в траве птичек. О нем вспомнили лишь через час, когда, вдоволь покушав и употребив изрядное количество алкоголя, охотники приняли решение лететь дальше. Тут-то и выяснилось, что собаки, которая вот, еще минуту назад, крутилась где то здесь, под ногами, нигде нет…

Лететь без Дугласа Олег категорически отказался. Осознав серьезность ситуации, Петя поднял на ноги местную милицию и мобилизовал на поиски пса прибывшую для встречи гостей команду. Общими усилиями они перевернули поселок вверх дном, обшарив не только каждый двор, но даже пустыри и огороды. Но Дугласа так и не обнаружили.

Вертолет ждал до заката и затем, загрузив  изрядно сникших (и уставших от таких, абсолютно не нужных им переживаний)  гостей, улетел. На следующее утро Олег вернулся с кучей помощников (тому, кто обнаружит собаку, пообещали такую премию, что теперь ее готовы были искать где угодно, хоть под землей) и они снова обшарили все свалки и пустыри. Но и эти поиски оказались тщетными.

Все были уверены, что Дуглас погиб. Знатоки местной жизни всячески намекали хозяину, что пса, скорей всего, уже нет в живых — его съели живущие в поселке бичи. Из этих граждан состояло чуть ли не половина местного населения. Не имея никаких легальных средств к существованию, они питались любыми трофеями, которые удавалось добыть «на стороне». Благодаря бичам  и в самом поселке, и вокруг давно не осталось ни бродячих собак, ни кошек ни, как ни странно, даже ворон.

Дугласа эти, не подчиняющиеся законам цивилизованного общества элементы могли прихватить случайно, когда тот, радостно виляя хвостом, забежал в чей-нибудь двор. И тут же, не разбираясь, кто он и откуда, отправить в котел, где пес и нашел свой, хоть и неожиданный, но вполне обычный для здешних условий конец. Тем более, что людей он не боялся и запросто мог подойти к чужому человеку, стоило только поманить. Так себя вести нельзя, вот пес и поплатился за доверчивость. Когда, спустя еще сутки, сеттера так и не обнаружили, версия эта была высказано публично и стала окончательной, как приведенный в исполнение приговор.

Однако на самом деле в биографии пса рано было ставить точку. С ним,  уже в других обстоятельствах и в параллельной, можно сказать, почти не пересекающейся с его прежней жизнью вселенной случилась еще одна история, которая заслуживает того, чтобы рассказать её отдельно…

Processed by: Helicon Filter;

ГЛАВА 5.

Человека, который похитил Дугласа, звали Дубина.

Была, конечно, у этого высокого, с грубыми чертами лица мужика какая-то своя, нормальная фамилия и имя, которые фигурировали в документах, которые он доставал, когда, вынужденно устраивался куда-нибудь на работу. Но окружающие его люди их, как правило, не помнили и, обращаясь к нему, называли просто и ясно – Дубина.

Своровал он собаку можно сказать случайно. Причем сделал это, по его понятиям, абсолютно бескорыстно, без всякой надежды получить от своего поступка какую-либо выгоду. О том, что он совершает зло, которое доставит кому-то боль Дубина, естественно, не думал (да и сама эта мысль в его голову прийти просто не могла). Утащил он чужого пса просто по привычке брать и присваивать себе все, что плохо лежит.  В мире, где происходило его собственное существование, украсть чтоб использовать в своих целях чужую вещь было таким же обыденным явлением, как и присущие каждому живому существу физиологические испражнения – вывод из организма кала и мочи.

Собака ему вовсе не требовалось, более того, с учетом прочих обстоятельств его нынешнего бытия она ему только мешала. Если бы Дубину в тот момент, когда он воровал пса, спросили, зачем он это делает, вряд ли он дал хоть какой-то вразумительный ответ. Просто так получилось, что автомобиль, на котором он вез на базу геологов продукты, остановился возле аэродрома, и Дубина отправился в ближайшие кусты «отлить». И вот в тот момент, когда он, застегивая ширинку, заканчивал свои неотложные дела, к нему под ноги и выкатился увлеченный распутыванием птичьих следов Дуглас.

— Ух ты какой! — удивился Дубина. Таких собак он раньше никогда не видел. — Ну-ка ушастый, иди сюда…

От человека пахло лесом, костром, прочими, приятно волнующими воображение, запахами. Поэтому Дуглас, вильнув на всякий случай хвостом, подошел поближе.

— Да ты, брат, людей не боишься… — пораженный такой доверчивостью, удивился Дубина. — Откуда такой здесь взялся?

Пес не проявлял никакой агрессивности и Дубина, протянув руку, осторожно погладил его по голове. Дуглас еще раз вильнул хвостом и, решив познакомиться, сел напротив.

— Ну и ну!.. – еще больше поразился такой беспечности Дубина и, подумав, что глупо отпускать существо, которое по своей воле само лезет в руки, схватил пса за шкирку и потащил  в машину.

Так, за одну секунду, жизнь Дугласа совершенно переменилась. Не успев осознать, что происходит, он очутился в тесной, заставленной ящиками с водкой кабине, где, пнув ногой, его грубо затолкали под сиденье и заставили лечь на пол. Взвыл мотор, грузовик, гремя колесами по камням, тронулся, качнулись и исчезли за окном верхушки окаймлявших аэродром берез, и вернуться назад, к той жизни, где не существовало ни обид, не страхов, а одно лишь сплошное счастье, Дугласу было уже не суждено.

Про переполох в поселке Дубина ничего так и не узнал. Сообщи ему кто-нибудь об этом вовремя, и он тотчас притащил бы пса обратно, ибо назначенное Олегом вознаграждение значительно превышало ту сумму, которую стоила, с его точки зрения, не то что собачья, а хоть и любая человеческая жизнь. Но геологический отряд, куда он ехал на своем грузовике, находился вдали от всякой цивилизации, и надеяться, что сюда дойдет информация о пропаже собаки, не имело смысла.

Как и в любом замкнутом коллективе здесь существовала своя система ценностей. Дуглас, как выяснилось сразу, в неё не вписывался: обитатели этого, нового для него мира не видели в его  дальнейшем существовании никакого смысла.

— Зачем ты его притащил! – только взглянув на Дугласа, спросил у Дубины завхоз Коля, которого за белые брови и седую голову прозвали Беленьким. — Думаешь, у нас приют для бродячих собак открыть?

— А что? — тут же выпятил кадык Дубина, восприняв вопрос как покушение на свою личную свободу. — Чем она тебе не нравится?

— Нам своих дармоедов хватает? Или ты…- по грубому, лишенному следов увлечения чтением лицу Коли пробежала тень.

— Сам ты бродячий! – перебил его Дубина. Задай Беленький вопрос как-нибудь иначе, он, может, и сам признал бы чужую правоту. Но не в такой ситуации. Отступать было не в его правилах. Поэтому, не вникая в дальнейшие аргументы, он набычился, и – уже без прежней добродушной ухмылки, откровенно враждебно уставился на Колю.

— Слышь, Беленький, я что-то не понял, чего ты конкретно против моей собаки имеешь? Какая она тебе бродячая? Видишь, у ней на шее ошейник болтается? Я ее в городе, у знакомых взял.

— Зачем? – еще больше удивился Коля.

— Зимой на охоту собрался! — на ходу придумал Дубина (даже не предполагая, насколько близки к истине окажутся эти случайные предположения). А в лесу собака нужна…

— Эта, что ли!.. — показывая на Дугласа пальцем, на весь лагерь заржал Коля. — Да ты посмотри на нее. Она же декоративная. Ей только на диване лежать и сосиски кушать. Какая с ней охота?

Рабочие, разгружавшие машину, тоже все уставились на Дугласа и, выражая свое согласие с мнением Коли, громко заржали.

Этот обидный смех и решил окончательно вопрос о судьбе собаки. В другой ситуации Дубина не стал бы упрямствовать (он уже и сам пожалел, что, поддавшись глупому порыву, сунул в кабину этого нелепого, с длинными рыжими ушами, пса) и, поваляв для приличия дурака, предложил бы коллективу сварить из случайно подвернувшегося пса суп-шурпу. Но гибкостью характера этот человек не отличался и, раз изложив свое                                                                                                                                                                                                                                                                                                                              vнение, потом отстаивал его до конца. Поэтому, смачно плюнув Беленькому под ноги, Дубина, развернулся и, ни слова ни говоря, повел Дугласа в свою палатку.

К вечеру, передохнув после утомительной дороги, Дуглас пробежался по лагерю и пришел к выводу, что дела обстоят не так уж плохо. Отсутствие Олега он пока не воспринимал как трагедию: тот и раньше, уезжая в командировки, надолго оставлял его одного. Остальное выглядело и вовсе хорошо. Спать ему разрешили на брошенном в углу мешке. С питанием дела тоже обстояли отлично: объедков в столовой оставалось столько, что съесть их зараз пес был не в состоянии…

А, самое главное, лес вокруг буквально кишел всякими формами новой, неизвестной ему жизни. И Дуглас, чью свободу здесь никто не ограничивал, стал исследовать окружающую местность. Уссурийская тайга оказалась настоящей пещерой Али-Бабы, в которой, что ни день, пес открывал для себя новые  сокровища. Скоро он стал чувствовать себя в лесу, как рыба в воде. Однажды ночью, рыская возле кухни, он уловил незнакомый запах. Примерно так же пахли жившие возле их дома кошки. Уловив противную кошачью вонь Дуглас сначала опешил: кошек он в здешнем лесу еще не встречал. Но потом сердце у него заколотилось, шерсть на загривке встала дыбом и, неожиданно для самого себя он, забившись под стол, начал свирепо лаять на ближайшие кусты и на того зверя, который за ними прятался.

Его истошное тявканье вскоре переполошило весь лагерь. Посветив фонарями, люди обнаружили на мягкой глине возле ручья свежие следы тигра. Начался переполох: пару раз выстрелили из ружья, разожгли большой костер и, рискуя поджечь растущие вдоль ручья кусты, выпустили вверх красную, рассыпающую вокруг себя искры ракету. Ну а Дуглас, пока продолжалась эта ночная война, посчитав свой долг исполненным, забрался в палатку, залез под нары и крепко уснул.

После этого происшествия Дугласа в лагере зауважали. Даже Коля Беленький, так и не признававший в нем охотничью собаку, стал иногда подкидывать ему куски выловленного из супа мяса. За псом как бы признали право на дальнейшее существование, но… наступила середина сентября, и обстоятельства в жизни Дугласа в очередной раз круто переменились. Полевой сезон у геологов закончился, пришла пора сворачивать лагерь и уезжать в город. Тут и возник вопрос: куда же девать собаку? Дубина, если бы и имел такое желание, взять её не мог: у него самого постоянного пристанища в данный момент не было. А просится к кому-то на постой вместе с псом бесполезно, и глупо.

Впрочем, обитателей лагеря судьба приблудившегося пса по большому счету, не шибко и волновала. Пробыв в тайге несколько месяцев, люди возвращались домой, к суровой и беспощадной к каждому, отдельно взятому человеку, жизни. Тут уже было не до бездомных собак, и все хорошо понимали это. Тем не менее, с псом нужно что-то делать. Самый простой выход — пристрелить его, но на это, как ни странно, ни у кого не поднималась рука. Пес так преданно смотрел в глаза, что брать грех на душу грех никто не хотел. Но оставлять его здесь одного и вовсе было жестоко: неделю, другую он еще мог продержаться, но потом все равно бы сдох — или от голода, или в когтях какого-то хищника. Все это понимали, но делали вид, что их это не касается.

Дугласу же пока всё происходящее казалось веселой игрой. Глядя, как укладывают в кузов брезентовые мешки, он прыгал вокруг, думая, что за новые приключения его ждут.

— Чему радуешься, дурак! — покачал головой Коля Беленький. — Эй, охотник? — посмотрел он на Дубину. – Решил, что с дружбаном будешь делать?

На фоне своих прошлых заявлений отказаться от собаки Дубина, конечно, не мог. Но, как человек, чутко чувствующий обстановку он, секунду подумав, быстро нашел выход.

— Пусть за машиной бежит! Чай, не лорд в кузове вместе со всеми ехать….

Это звучало как приговор. До города, где находилась база геологического отряда, по разбитой проселочной дороге более ста километров. Она то виляла вдоль реки, то карабкалась через перевалы и овраги, и, даже для самого «упакованного» автомобиля являлась труднопроходимой. Никто не сомневался, что собака, приняв участие в этой изнурительной гонке, обречена на верную смерть. Но указывать Дубине, что ему делать с собакой, никто не собирался. Пес его, пусть хозяин и решает, как поступить. К обеду погрузка закончилась, и, взревев мотором, набитый доверху грузовик тронулся в путь.

Поляна, на которой еще недавно находился лагерь, напоминала пейзаж с театра военных действий. Топорщились поломанными ребрами остовы палаток, рядом с ними валялись обломки досок, куски брезента, рулоны рубероида и рваные резиновые сапоги. В центре, уткнув в небо покривившуюся трубу, возвышалась вся ободранная летняя кухня. Возле неё лежала груда ржавых консервных банок, пустых бутылок и прочего, накопившегося за лето мусора.

Чихая мотором, машина свернула за поворот, и эта грустная картина навсегда исчезла из памяти сидящих в кузове людей. Проваливаясь по самые оси в заполненную грязью колею грузовик упорно преодолевал километр за километром. Позади, белым мячиком подпрыгивая средь примятой травы, скакал по дороге Дуглас.

— Он что у тебя, железный, что ли? – спустя несколько часов, когда вездеход остановился возле речки и пассажиры из кузова посыпались на землю – размять ноги и передохнуть, спросил у Дубины Коля.

— Ага! — сам удивляясь таким способностями пса, качнул головой тот. — Я ж тебе говорил, она охотничья, специально приспособленная по лесу гонять. А ты – декоративная!.. — и, хлопнув квадратной ручищей Беленького по спине, полез в кабину.

— Все равно декоративная! – потирая онемевший загривок, пробурчал в ответ  Коля. – Видел я таких. По телевизору. Они по стадиону за игрушечными зайцами носятся…

До города они добрались лишь поздно вечером. Пока люди, громко матерясь, выкидывали из кузова мешки, Дуглас, который еле стоял на ногах, обнаружив  в углу кучу тряпок, улегся на них и крепко уснул.

Там, на груде рваных мешков, он и провёл следующую неделю. Дубина, как и остальные обитатели лагеря, прибыв в город сразу же куда-то исчез. Только сторож: потрепанный, вечно пахнущий самогонкой дед, увидев под навесом приблудившуюся собаку, не стал её гнать а, жалея бедолагу, приносил иногда что-нибудь поесть: то жареной картошки, то объедки какой-то рыбы. Так продолжалась несколько дней. А потом в жизни Дугласа опять произошли  неожиданные перемены.

Рано утром, с обрывком веревки в руках, возле его убежища нарисовался Дубина.

— Жив, курилка! — потрепал он по холке радостно вилявшего хвостом пса. – Пойдем. Хватит тебе тут париться. Поедешь со мной дальше путешествовать…

Пока пес прятался между мешков, случилось следующее, имеющее принципиальное значение для его жизни событие. Дубина, получив в геологической “конторе” расчет, внезапно решил поменять планы на жизнь и попытать счастье на охоте, половить в тайге соболей. Этому способствовали следующие обстоятельства. Вернувшись «с поля», он пристроился ночевать в общежитие возле местного аэродрома. Там обычно бывало пусто. Но именно в эти дни здесь вдруг забурлила жизнь. Причина внезапной активности была засуха. Осень в этом году в Приморье выдалась практически без дождей, и — где по вине людей, где из-за природных факторов в тайге начались пожары. Чтобы прекратить это вредное явление, возобновил работу пожарный патруль. Самолеты сейчас летали чуть ли не каждый день, и не по утвержденным маршрутам, а над самыми глухими углами приморской тайги. Вот Дубина и решил этим воспользоваться. В верховьях  реки Бикин, на стыке Приморского и Хабаровского краев, прятался в горной долине заброшенный аэродром. Там, в недоступном для человека месте когда-то располагалась база большой геологической экспедиции, где Дубина в своё время успел пару сезонов проработать. И запомнилось ему, что соболя в тех местах обитало – гибель. А раз так, почему бы ни попробовать половить его? Цены на мех год от году ползли вверх, и если все по уму организовать, такой промысел обязательно окупится.

И саму базу, и экспедицию, которую она обслуживала, давно ликвидировали. Уходя, геологи всё бросили. Бараки, печки и прочий, необходимый охотнику скарб, наверняка уцелел. Растащить никто не мог: дорог туда нет, а выносить всё на себе через непроходимую тайгу — ищи дураков. Возникала только одна проблема  — как туда добраться. Даже самый удачный промысловый сезон не окупит заброску с помощью самолета. Но сегодня АН-2 кружили над тайгой повсюду.

Выставив ящик водки, Дубина уговорил живущий в соседней комнате экипаж высадить его с грузом на этот заброшенный аэродром. Летчики, закусывая угощение копченой рыбой, которую щедрой рукой выложил на стол Дубина, посоветовались между собой и согласились: как только будет подходящий маршрут им ничего не стоило сделать крюк и высадить его в нужном месте… Полученных за работу в геологической экспедиции денег хватило, чтобы закупить продукты, капканы и прочее, необходимое для зимней охоты, снаряжение. И вот, когда все было готово и вещи погружены в самолет, Дубина вспомнил про Дугласа.

В тайге собака ему не помешает. Пусть бегает рядом, как-никак живое существо. Вот почему, обнаружив пса под навесом, Дубина обрадовался и, накинув ему на шею обрывок веревки, утащил Дугласа вслед за собой в самолет.

ГЛАВА 6.

Там, куда они прибыли спустя несколько часов, давно  наступила поздняя осень. Дубы и прочие, растущие в умеренном климате деревья здесь уже не встречались. Среди брусничника свечками торчали лишь лиственницы да пихты, а  над кустами жимолости и голубики колыхались на ветру голые ветки берез. По вершинам сопок, окружая зеленой короной поросшие мхом камни, тянулись заросли кедрового сланника.

Аэродром, на который они приземлились, был густо усыпан красным ковром спелой, мягкой из-за подступивших холодов брусники. Пока пилоты, радуясь изобилию ягоды, бегали вокруг самолета с ведрами, Дубина обошел округу и осмотрел то, что осталось от базы. Обстановкой он остался доволен. Бараки хоть и обветшали, но были еще  относительно целы. Где выломав  раму, где распилив сгнивший наполовину пол, он мог за пару дней соорудить из этого хлама приличное зимовье. Как только Дубина вытащил из самолета свои вещи, экипаж сел в кабину, и, ревя мотором, аэроплан взмыл в небо и исчез за ближайшей сопкой. И теперь никто не мог сказать, когда он появится снова, да и появится ли вообще…

Кроме примитивного радиоприемника Дубина прихватил с собой допотопную рацию: громоздкое устройство с источником питания в виде динамо-машины. Чтобы оно заработало, надо было долго крутить педали и потом, если повезет, можно выйти в эфир. Он не знал, работает оно или нет, но оставаться без всякой связи с внешним миром ему не хотелось…

Выбрав подходящий барак, он перетаскал туда барахло и, стуча топором, принялся его благоустраивать. Дуглас же, пока он приводил в порядок жилье, носился по округе и исследовал незнакомую местность. Все здесь не походило на то, что ему доводилось видеть прежде. Природа, перед тем как погрузиться в долгий зимний сон, пышно цвела. Лес ломился от изобилия плодов и ягод. Порхали выводки рябчиков, громко хлопая крыльями, с треском вылетали из кустов черные глухари, прыгали по аэродрому, прячась в низкой траве, юркие коричневые зайцы. Плескались в горной речке хариусы, парили высоко в небе огромные, похожие на диковинные аэропланы орланы… жизнь здесь пока кипела.

На третий день им крупно повезло. Когда Дубина, закончив строительные работы, решил обойти участок, возле речки, прямо за аэродромом, на него вышел лось. Огромный бык жил здесь все лето и, похоже, никогда не встречал людей. Услышав непонятный шум, он вышел из-за кустов и замер, изучая неизвестное двуногое существо. Одного выстрела сохатому оказалось мало: он подпрыгнул, сделал несколько шагов и остановился, мотая, будто в недоумении, украшенной развесистыми рогами головой. Лишь когда вторая пуля щелкнула его по лопатке, бык сдался и, дрыгнув длинными, будто одетыми в белые панталоны ногами, завалился на бок.

— Ну, теперь мы устроены! — запивая горячим чаем жареную печенку, беседовал вечером с Дугласом Дубина. — Теперь нам сам черт не страшен. С таким количеством мяса мы любые холода перетерпим…

Дуглас, слушая его, стукал по полу хвостом и довольно жмурился. Впервые за последние дни он досыта наелся вкусного мяса. В кустах возле избушки он успел припрятать «на черный день» огромную, в лохмотьях сухожилий, берцовую кость, которую Дубина за ненадобностью хотел выбросить. Новая жизнь пока не сулила ничего плохого. Похоже, трудный период остался позади, и всё постепенно налаживалось. Через пару дней к сложенной в кладовке груде мяса добавилась бочка соленых хариусов, мешок брусники, и десяток растрепанных, с разбитыми пулей спинками рябчиков-дикуш.

— Это на приманку… Понял? — объяснял Дугласу Дубина. – Для соболей. Они знаешь как до-орого стоят. Не как раньше, конечно, но все-таки. Вот мы их и будем теперь ловить… На при-ман-ку!

И впрямь, стоило ему насторожить первый капкан в растущем вдоль речки ельнике, и на следующий день попался крупный, уже пушистый, полностью вылинявший к зиме «кот». Подув на черный, с серебристым отливом мех, Дубина прикинул, сколько он получит за эту шкурку, когда привезет её домой, и разулыбался. Вдохновленный первым трофеем, он с еще большим энтузиазмом стал готовиться к сезону.

Вполне возможно, что эта, предпринятая лицом без определенного места жительства охотничья авантюра закончилась бы вполне успешно, если бы в середине ноября не случилось одно, кардинально перечеркнувшее все его планы, происшествие.

Сначала, пробираясь по завалу через речку, Дубина свалился с бревна. Упал он, хоть и плашмя, но удачно – ничего не сломал и не разбил, только сильно ушиб плечо да подвернул стопу. Добравшись на четвереньках до избушки, охотник растопил печку, натаскал впрок дров и слег. Провалялся он на нарах неделю.

На исходе её произошло еще одно, очень нехорошее для всех обитателей здешних мест событие – на горную долину обрушился ураган. Как это бывает в горах Сихотэ-Алиня, одним боком обрывающихся в Японское море, а другим упирающихся в болота Хабаровского края, перед самым началом зимы на приготовившуюся к зимней спячке природу внезапно налетел свирепый тайфун. Сначала весь день с неба падал мокрый снег, а к вечеру, с каждой минутой усиливаясь, задул, как из аэродинамической трубы, резкий, холодный ветер. К ночи он не только не ослабел, а наоборот, стал налетать такими бешеными порывами, что даже крепко стоящая на земле избушка содрогалась, словно собираясь сорваться с места и унестись вместе со своими обитателями в черное пустое небо.

К утру ветер стих, и перед обитателями зимовья открылась следующая картина. Там, где порывы ветра упирались в склоны гор и, отражаясь от них, прокладывали себе дорогу среди облепленных мокрым снегом деревьев, лес исчез. Вместо прямых стволов желтели обломанными краями одни пеньки. Некоторые, чересчур прочные на излом лиственницы и пихты ураган, так и не сломав,  вывернул из земли с корнем, и теперь эти корни, словно щупальца гигантских спрутов, повсюду торчали из бурелома. Все животные, которые прятались ночью в лесу, несомненно, погибли, сгинули  среди этих упавших деревьев.

Тропу, вдоль которой Дубина собирался расставить свои капканы, тоже завалил бурелом. В диком сплетении из корней, стволов и переплетенных между собою веток нечего и надеяться найти хоть какой-нибудь проход. И что теперь делать? Как продолжать охоту? Делать новую тропу? Этим обычно занимаются летом. А перед самым приходом зимы, да еще в заваленном упавшими деревьями лесу…

— Да… Наломало нынче дров, – пройдя по тропе за аэродром и оглядев это безобразие, понурил голову Дубина. – Видно лесной бог на меня сердится. Какая теперь охота? Самому бы не пропасть… — и, уйдя в избушку, плотно закрыл за собой дверь.

После урагана зима, столь сурово начавшая наступление на природу, внезапно отступила. В тайгу, пусть и не по настоящему, а на день, два, может на неделю будто вернулось лето. Снег к обеду стаял, а солнце, выбравшись из-за туч, грело так, что казалось, вот-вот вновь зазеленеет трава и распустятся на березах листья. Но уцелевшие после ужасной ночи обитатели тайги хорошо знали, что всё это обман. Стоило солнцу спрятаться за тучу, и сразу становилось зябко. А уж ночью от сковывающего землю холода спасала лишь меховая шуба или горящие в печке дрова. Речка, оттаяв днем, к утру полностью замерзала и Дугласу, чтобы напиться, приходилось долго бегать вдоль берега и искать подходящую промоину.

Мелкие птички, не так давно оживлявшие своей суетой хмурый осенний лес, после урагана сбились в похожую на живой ковер стаю и враз, словно по команде, исчезли. Вслед за ними куда-то делись орлы, кружившие над аэродромом – видно, тоже откочевали на юг. Попрятались до весны в теплые норы бурундуки, опустела река – хариус скатился вниз, к Бикину, в глубокие зимовальные ямы. Лишь рябчики да глухари, исконные обитатели этих мест, продолжали бегать по аэродрому и клевать спелую бруснику.

Три дня Дубина никуда не выходил, лежал на нарах, курил и о чем-то думал. Из избушки он теперь выбирался только по нужде. Нога у него давно зажила, но он, трогая пальцами ступню, каждый раз хмурил брови, матерился и морщился. Глядя в сбитый из толстых, прокопченных плах потолок, он представлял себе, что случилось бы, если, пробираясь через завал, он не соскользнул бы плашмя, а провалился ногой в щель между бревен…

— Тогда бы точно каюк… – комментировал он вслух такую ситуацию. — Так и остался бы там гнить возле речки. Попал я, кажется, в переделку. И ведь жаловаться некому. Никто меня сюда не гнал. Сам напросился. А теперь выбирайся как хочешь. Только кто бы подсказал, как?

Лето, между тем, все не уходило. Погода стояла как по заказу. Но, несмотря на яркое солнце и теплые, почти летние дни, Дубина всё мрачнел и мрачнел. Надежд на удачную охоту нет никаких, их похоронил в одну ночь ураган. И что теперь? Сидеть целую зиму в избушке, ждать весну? Которая наступит в лучшем случае месяцев через шесть? Энтузиазм, с которым он начал свою охотничью авантюру, давно испарился, и теперь под давлением новых обстоятельств его день за днем грызла глухая, похожая на боль в желудке, тоска. Что делать? Делать что? Гнить полгода одному,  среди мертвого леса, рискуя провалится и опять вывихнуть ногу в спрятанном под снегом буреломе?.. Да пропади оно всё пропадом. Всю жизнь он чувствовал себя членом хоть какого-то, но общества. Пусть ненавидел и презирал всех, кто жил рядом, но вот, оставшись один, вдруг понял, что ему одному, без людей не выжить. Или искалечится, или сойдет с ума.

Ему и раньше приходилось подолгу бывать в тайге. Но никогда он не попадал в такую запредельную, оторванную от всего на свете глушь. Да еще этот чертов ураган. Нет, не стоит ждать, пока случится беда, надо любой ценой возвращаться назад, к людям. Но отсюда, даже если сильно захотеть, так просто не выбраться… Выйти пешком можно разве что по теплу. Это и есть единственный шанс добраться до ближайшего жилья. То есть, хочешь не хочешь, придется ждать весны. Но даже мысль об этом казалась ему невыносимой. Постепенно, после долгих ночных раздумий, потребность любой ценой выбраться на Большую Землю стала у него единственным желанием.

Но это было проще сказать, чем сделать. Выйти отсюда пешком в это время года чистой воды самоубийство.  Надо ждать, когда замерзнет река, и потом передвигаться по льду. Идти придется наугад, с минимальным запасом продуктов, рискуя в любую секунду провалиться в наледь, с перспективой ночевать на лютом морозе у костра? Любая ошибка – и нет шансов на спасение. Сгинешь где-нибудь в тайге, и никто про тебя даже не вспомнит. Такая перспектива Дубину, естественно, не устраивала. А других вариантов у него, вроде и нет. На самолет нечего и рассчитывать: кому нужен бездомный бродяга, неизвестно зачем попросивший отвезти его в глухую тайгу?

Однако, поворочавшись неделю без сна, он придумал выход. Как-то среди ночи, смоля очередную «Беломорину», Дубина вспомнил про рацию! Сам не зная зачем он взял сюда этот хлам, и вот, пригодился! Покрутив час педали, он сумел настроить чудо-прибор и утром, выйдя на связь, сообщил на аварийной частоте в эфир, что в районе таком-то находится тяжело больной, который нуждается в срочной эвакуации.

На то, что на его “SOS”  среагирует МЧС или какая-нибудь служба спасения Дубина даже не надеялся. По существующим правилам он являлся злостным браконьером. Никаких документов, подтверждающих право находиться здесь, у него, естественно, не было. Значит, и спасать никто не обязан. Тем не менее, в душе тлела надежда, что, услышав сигнал, начальство в аэропорту вникнет в ситуацию и, чтоб не создавать себе лишних проблем (а пилоты, наверняка, расскажут, где они высадили его…) даст команду попутному самолету сделать крюк и забрать больного. Ибо, в случае гибели человека начнется расследование, и тогда…

Так оно и вышло. Когда на третье утро, привычно крутя педали, Дубина вышел на связь, из аэропорта передали срочное сообщение: завтра мимо будет пролетать самолет и, если позволит погода, он может сесть на этот никому не нужный аэродром и эвакуировать неизвестно откуда взявшегося «больного».

От себя диспетчер добавил, что борт загружен и, кроме вынужденного пассажира, ничего не возьмет. Также, уже от имени начальства, он сообщил, что в аэропорту Дубину ожидает встреча с представителями закона, которым очень хочется выяснить, с какой целью он очутился на столь оторванном от всей остальной цивилизации клочке земли. Напоследок диспетчер еще раз подчеркнул, чтобы  мнимый больной и не вздумал тащить с собой в самолет какое-нибудь барахло, и на этом закончил связь.

Это сообщение, хоть в нем и имелось много неприятных моментов, чрезвычайно обрадовало Дубину. Для себя он давно решил, что главное — любой ценой выбраться отсюда к людям. А там он как-нибудь выкрутится… Не впервой. Поэтому, сразу забыв про ногу, он  тут же выскочил на улицу – собираться.

Дуглас в то время, пока Дубина размышлял о жизни и поправлял здоровье, осваивался на новой местности. Теперь он убегал от зимовья за несколько километров. Гонялся целый день за кабаргой, или следил, прячась в зарослях багульника, за стадом изюбрей,  а то вдруг, словно щенок, носился, распушив хвост, за перелетавшей с ветки на ветку дикушей. Игры эти хоть и вносили некоторую суматоху в жизнь обитающих вокруг аэродрома животных, сами по себе были для них вполне безопасны. Без участия человека Дуглас не смог бы задавить даже зайца. Но процесс выслеживания и преследования добычи доставляли ему такое неизъяснимое наслаждение, так будоражили его воображение, что, пробегав целый день по лесу, он, вернувшись вечером домой, потом во сне то и дело взлаивал и стучал по полу хвостом, все продолжая кого-то догонять. Утром же, наевшись до отвала вареного мяса, он опять убегал в лес и продолжал там свою шумную беготню.

По этой причине процесс исчезновения Дубины Дуглас пропустил. Он обнаружил, что остался один только вечером, когда возвратился с прогулки. Пес, конечно, слышал гул мотора и видел кружащийся в небе самолет, но сопоставить этот факт с переменами в своей жизни и сделать какие-то выводы, естественно, не мог: для таких функций его мозг был не приспособлен. Впрочем,  если он даже и находился возле избушки в тот момент, когда на аэродром опустился аэроплан, на его судьбу это никаким образом не повлияло: Дубина, с учетом всех сопутствующих обстоятельств, ничуть не терзаясь угрызениями совести, решил бросить его здесь.

Да что там Дуглас! Кроме собаки пришлось оставить всё, что он привез. Вещи, в том числе и запасы продовольствия, он стаскал в избушку. Заколотив в ней всё окна и дверь, он оставил внизу только маленький лаз для Дугласа. От медведя или человека прибитые ржавыми гвоздями доски все равно не уберегут, но для остальных обитателей тайги  это непреодолимая преграда.

Также он перетаскал из кладовки и сложил около печки мясо убитого две недели назад лося. — Жратвы полно! — бубнил он себе под нос. — Как-нибудь не пропадешь до весны. А там и я, глядишь, на чем-то подъеду…

Произнося эти слова, Дубина вовсе не пытался оправдать себя. Угрызениями совести он никогда не страдал, и не собирался этого делать. Бросая в тайге столько полезных вещей, он и впрямь надеялся, что ему  когда-нибудь как-нибудь удастся с какой-нибудь оказией вывезти отсюда это, очень ценное с его точки зрения, имущество. Но что с ним случится к весне (и вообще, доживет ли он до того времени, когда растает снег) сам Дубина не знал, и в свои слова, по большому счету, не верил. Закончив приколачивать доски, он воткнул в завалинку топор, посидел на крыльце и, услышав вдалеке быстро нарастающий гул плюнул под ноги и отправился на аэродром — встречать самолет…

Когда Дуглас вечером подбежал к избушке, дверь оказалась крепко заперта. Поскулив, он обнаружил внизу дыру и, распластавшись, как цыпленок-табака, пробрался внутрь. Печка еще не остыла. Человек куда-то исчез и, судя по тому количеству еды, которое он ему оставил, в ближайшие дни не появится. Жизнь его опять изменилась, и пока непонятно, в какую сторону, и чего ждать дальше? Одно, во всяком случае, было совершенно ясно: он остался один…

ГЛАВА 7.

Через несколько дней после того, как улетел Дубина, возле аэродрома появились волки.

Дугласу и раньше попадались их следы. Наткнувшись в первый раз на отпечаток волчьей лапы он, конечно, встревожился, начал нюхать воздух и оглядываться по сторонам. Но скоро пес понял, что эти страшные звери боятся человека, и всегда уходят прочь, когда чувствуют его присутствие. А раз так, и ему их бояться нечего! И Дуглас, вся жизнь которого была связана с людьми, принял это как один из законов окружающей природы и перестал обращать на волчьи следы внимание.

Вот и на этот раз волки пришли не сразу. Впервые он уловил их запах, бегая возле речки. Он был очень слаб и долетал издалека: звери прятались где-то на склоне горы. Дуглас зарычал, распушил от ярости хвост и громко залаял, отгоняя непрошеных гостей.

Это подействовало: вскоре запах развеялся. Но спокойствие продолжались недолго: на следующий день серые хищники появились снова. Утром он, как обычно, выбежал на аэродром и стал исследовать окружающие кусты. Однако, стоило ему приблизится к окаймляющему взлетное поле леску, как в нос ударил противный запах прячущихся где-то тут, рядом, среди этих низеньких елок, волков.

На этот раз Дуглас повел себя иначе. Он не стал лаять, а крадучись вернулся назад, к избушке, и уже оттуда, чувствуя за спиной надежное убежище, решительно затявкал. Его одинокий лай далеко разнесся по округе и растворился среди голых деревьев в пустом лесу.

Волки вроде бы снова испугались и ушли прочь. Но, как выяснилось на следующее утро – недалеко.

Первое, что он почувствовал, когда  высунул нос из избушки — запах волков. Он был повсюду. Пока Дуглас спал в своем, изолированном от остального мира убежище, хищники обошли лагерь и везде оставили свои следы. И хотя сейчас они отсутствовали, прятались в лесу, не было никаких сомнений, что скоро они вернуться.

Волки, похоже, наблюдали за ним, пытаясь разобраться в том, что происходит возле человеческого жилья. Запах дыма, раньше заставлявший их обегать аэродром стороной, почти исчез, выветрился за эти дни, да и остальные ароматы, свидетельствующие о присутствии их самого страшного врага, становились все слабее и слабее. Лишь собака, близкое им по крови существо, которое всегда сопровождает людей и помогает им охотиться на других зверей, пока указывала, что человек что-то оставил здесь и, значит, еще может вернуться. Это единственное, что настораживало их.

Самого Дугласа (как и любую собаку) волки совершенно не боялись. Если удастся поймать его в лесу, они с удовольствием задавят его и съедят. Любой из них мог сделать это запросто. Но пока на это трудно рассчитывать: пес спрятался в таком месте, куда, будучи даже чрезвычайно голодными, волки лезть опасались. Там, рядом с псом, обитало самое коварное существо, от которого им, волкам, нет никакого спасения. Инстинкт, который руководил их действиями, подсказывал: того кто посмеет приблизиться к месту, где обитает человек, ждет неминуемая смерть. Ибо как ни хитер зверь, как ни силен он и быстр, ему не избежать коварных ловушек, которые приготовили для него люди. Спастись можно только одним способом – держаться от человека подальше. Вот почему, прошмыгнув через лагерь и обнюхав все углы, волки с рассветом опять убежали в лес и спрятались в кустах недалеко от аэродрома.

Однако в результате ночного рейда они убедились, что пес живет один, а человек, запах которого их так пугает,  покинул свою хижину. Значит, им ничего не грозит, и можно вплотную приблизится к его жилью. Для этого у них имелось сразу несколько причин.

Ураган выгнал всю дичь с горных болот, где волки зимой привыкли добывать себе пропитание, и им пришлось спуститься сюда, в долину. Однако и здесь с пищей оказалось туго: изюбри и лоси, кормившиеся раньше в пойме, или ушли или погибли во время бури. Переместится же на новые места, где еще осталась добыча, пока не получалось: прыгать через коряги волки не умели. Убежать отсюда они могли только по руслу реки, но для этого она должна окончательно замерзнуть.

Так что оставалось только ждать: или морозов, или хорошего снегопада. Снег был для волков спасением. Пусть только этот пушистый ковер покроет землю, и ни один зверь тогда не убежит от них. Стоит оленю или кабану двинуться с места, как он тут же провалится по брюхо в рыхлое месиво, и станет легкой добычей стаи. Как бы ему не хотелось спасти свою жизнь, он будет только барахтаться на месте, не в силах избежать ужасных волчьих клыков. Даже лось, попадись он им в такое время, обречен. Бык может сколько угодно крутить рогами и махать копытами, защищая свою жизнь, может убить или поранить кого-нибудь из волков, но остаться в живых у него нет никаких шансов. Всё равно кто-нибудь из членов стаи, рискуя собой, вцепиться сохатому в бок и вырвет оттуда кусок мяса. На этом поединок закончится: остальным останется лишь дождаться, пока раненый бык истечет кровью и затем, навалившись всем скопом, прикончить его. А через несколько часов где-то в глухом таежном распадке,  на забрызганной кровью поляне от огромного лося останутся лишь куски шкуры да обглоданные кости – следы волчьего пиршества.

Но, хотя зима, вроде, уже наступила, снега все не было, и о такой легкой охоте волкам оставалось только мечтать. Дважды, застилая темной пеленой горизонт, приползали из-за гор сизые, беременные тучи, царапали лохмотьями облаков верхушки деревьев. Казалось еще минута, и посыплются сверху пушистые хлопья, застелют землю белым мягким ковром. Но… начинал дуть с гор резкий, холодный ветер, мял и комкал эти тучи и они, не успев разродиться снегом, уносились прочь.

И опять наступали теплые, ясные дни, когда любой звук в лесу слышен очень далеко и приблизится незаметно к какой-нибудь добыче, чтобы схватить ее и сожрать, становится почти невозможно. Поэтому, сколько не рыскала стая вокруг аэродрома, задавить что-то приличное и вдоволь поесть им никак не удавалось.

И вот, переловив в округе всех зайцев, волки, преодолев обычную осторожность, все-таки пришли к избушке.  Тут они наткнулись на остатки убитого лося, и в один момент уничтожили все кости. Это был их самый вкусный обед за последние две недели. Голодать подолгу им приходилось и раньше, они вообще могли обходиться без пищи очень долго. Но, обнаружив отходы, волки получили надежду, что в это смутное время именно возле жилья они найдут себе какое-нибудь пропитание. Выждав еще день, они подошли к избушке уже днем, и расположились вокруг, ничего не опасаясь, как хозяева.

Дуглас (который уже никуда не бегал, а сидел возле своего логова) на этот раз лаять не стал, а, почуяв врага, тут же юркнул в свое убежище. Он прекрасно понимал, в чем заключается его спасение. Волки же, походив вокруг, быстро выяснили, что, кроме костлявой собаки, которая испуганно рычала на них из темноты, внутри человеческого жилья спрятана куча вкусного, такого необходимого им мяса.

Оно так пахло через прорубленную под дверью щель, что вокруг  этой дыры собралась вся стая. Там, внутри, была спрятана целая туша лося! Если удастся до нее добраться и набить брюхо, они спасены. Этого мяса им хватит надолго, до тех пор, пока не выпадет глубокий снег и встанет окончательно река. И, забыв про страх перед человеком, волки попытались расширить тесный лаз и проникнуть внутрь избушки.

Но Дубина, предвидя такую возможность, перед отъездом сделал всё, чтобы защитить зимовье от внезапного вторжения. Увеличить дыру оказалось невозможно. Дверь Дубина оббил кусками жести, а всаженные в порог по самую шляпку толстые гвозди исключали  даже мизерный шанс  расширить вход. Для того, чтобы забраться в убежище, где прятался Дуглас, требовалось или выбить дверь, или выломать набитые крест-накрест доски, которыми были закупорены окна. На это способен только медведь с его слоями мускулатуры под толстой, мохнатой шкурой, или человек, вооруженный железным топором. Волкам же такая задача была явно не по зубам. Поэтому, расцарапав в кровь лапы и обломав о гвозди клыки они, потявкав с досады, отступили.

Отступили, но не ушли. Уходить им было некуда. Обстановка в лесу не изменилась, и оставалось только надеяться, что снегопад случится раньше, чем стая окончательно выбьется из сил. А пока, чтобы провести время, они подбирали оставшиеся после человека объедки да сторожили прячущуюся в избушке собаку.

Жизнь Дугласа с этого момента сильно переменилась. Если раньше он целыми днями носился по лесу, то теперь сутками сидел взаперти и ждал, что произойдет дальше. В отличие от волков ему, по большому счету, ничего не угрожало. От голода он не страдал: мороженое мясо оказалось очень калорийным продуктом. А, самое главное, его было очень много. Сколько он не грыз сложенные у входа мослы, как не набивал брюхо кусками мерзлой лосятины, куча от этого почти не убывала. Воды в избушке тоже имелось вдоволь: железную бочку в углу Дубина перед отъездом залил доверху. Вода, конечно, замерзла, но её можно было лизать, и лизать. В отличие от кошек, которые способны усваивать влагу только в жидком состоянии, собаки могут употреблять её в любом виде, поэтому смерть от жажды Дугласу не угрожала.

Стая, хоть и уходила каждый день на охоту, всегда оставляла в лагере одного из молодых, прибылых волков. Спрятавшись где-нибудь за углом, он терпеливо ждал, не высунет ли нос из домика потерявшая осторожность собака. Это у них превратилось в соревнование: пусть нельзя достать из избушки спрятанное там человеком мясо, так хоть эту худую, жалкую, не способную даже защитить собаку, как только она выползет наружу, надо обязательно поймать и сожрать.

Дуглас знал о засаде, и никогда не выходил из своего убежища. Обоняние у него было ничуть не хуже, чем у волков и, понюхав идущий из-под двери воздух, он тотчас обнаруживал присутствие врага. Так как эта процедура повторялась день за днем, Дуглас скоро сделал вывод: волки собираются сторожить его долго и уходить никуда не собираются.

Между тем, наступили нешуточные морозы. По ночам столбик висящего у двери термометра падал далеко за тридцать. Дуглас от холода совершенно не страдал: на нарах валялся ватный спальный мешок и брошенные Дубиной старые фуфайки. Стоило закопаться в них поглубже, и любая стужа нипочем.

В отличие от волков (для которых вопрос выживания стоял необычайно остро) замурованный в своем бревенчатом склепе Дуглас мог существовать здесь долго. Можно даже сказать – бесконечно долго, особенно если измерять остаток жизни по меркам обитателей тайги. Для них он часто исчисляется не числом отпущенных природой лет и не состоянием здоровья, а возможностью получить хоть какую-то пищу. С его почти неограниченными запасами продовольствия Дуглас выглядел среди прочих обитателей заброшенного аэродрома настоящим кавказским долгожителем.

Иногда одному из волков надоедало лежать за углом и ждать, когда из под крыльца выползет эта проклятая собака. Тогда, уже не таясь, он вылезал из своего укрытия и подходил к двери. Понюхав пропитанный вкусными запахами воздух волк широко зевал, скалил зубы, облизывался, скреб лапой землю и, приблизив морду к прорубленному под дверью лазу, на самой низкой ноте начинал тихо рычать. Дуглас, услышав эти звуки, тут же соскакивал с нар, подбегал к двери, и,  вздыбив верхнюю губу, ложился напротив и начинал, подвывая и взвизгивая, выть в ответ.

Трудно сказать, на каком языке общались между собой собака и волк. Всё-таки, хоть и произошли они от общего предка, слишком давно разошлись их пути. Уже много лет эти двое обитают порознь, и, безусловно, в их характерах и привычках не осталось никаких одинаковых черт. Но, устраивая между собой эти, состоящие из весьма  однообразных, похожих друг на друга звуков диалоги, они, без сомнения, хорошо понимали друг друга, иначе не происходили бы почти каждый день эти, длящихся иной раз по целому часу переклички.

Других занятий у Дугласа не было. Поэтому, поев и забившись в спальный мешок, он целыми днями спал, или, уставив взгляд в темноту, вспоминал о тех событиях, которые успели произойти в его прошлой, исчезнувшей где-то за горизонтом, жизни.

Закрыв глаза он видел яркие, будто происходящие наяву, сны. Вот он бегает за вездеходом по полям, вот носится по кустам, пугая затаившихся в траве птичек, или он что-то натворил и хозяин, легонько пошлепав его поводком, тыкает носом в разорванный тапочек и повторяет: “Фу, Дуглас, Фу…”. Но чаще всего он представлял себя  у Олега в кабинете, у большого, во всю стену, окна. За стеклом бегали по парку дети, проносились по шоссе, сверкая на солнце, машины и, отражаясь от развешанных на стене старинных ружей и кинжалов, причудливо играли на деревянном полу солнечные зайчики.

Вся его прошлая жизнь являлась ему исключительно во сне. Стоило открыть глаза, очнуться от грез, и этот праздничный мир сразу исчезал, распадался, словно сложенная из кусочков раскрашенной бумаги картинка. И оставались только те детали, из которых состояла его нынешнее существование: металлическая бочка в углу, печка с кучей обгрызенного мяса, да разбросанный по полу, хлам – ржавые гвозди, рваные резиновые сапоги,

Трудно сказать, в какой момент Дуглас понял, что мир,  который ему снится, он никогда больше не увидит. Скорее всего, какое-то время в нем жила надежда, что случится чудо, и кто-то приедет сюда и спасет его. Раздастся гул мотора, забубнят снаружи голоса, узнав о присутствии людей вскочат и серыми тенями мгновенно испарятся в лесу волки. Распахнется дверь, зайдет Олег, освободит его из этой убогой конуры и увезет прочь. Но надежда эта, пожив какое-то время, постепенно чахла. Однако Дуглас, распрощавшись со своим прошлым, придумал для себя выход, и сделал это, безусловно, осознано. Только даже нам, людям, трудно объяснить мотивы его дальнейшего поведения.

Однажды днем, когда стая, утомленная очередной неудачной охотой отдыхала на поляне возле зимовья, в однообразной жизни волков произошли внезапные изменения. Когда они, кто свернувшись клубком, кто — вытянув лапы вдоль тела спали, греясь в лучах скупого зимнего солнца (лишь дозорный,  борясь с дремой, иногда поднимал голову, нюхал воздух и тут же ронял ее вновь, не в силах бороться со сковывающим всё его тело оцепенением) в этом царстве покоя случился вдруг внезапный переполох. Закупоренная в избушке собака, о существовании которой волки почти забыли, улучив момент, незаметно выбралась из своего убежища и, перепрыгнув через ближайшего волка, что есть мочи помчалась прочь.

Если описывать эмоции животных человеческими категориями, можно сказать, что волки в первые мгновения просто не поверили своим глазам. Они уже и не надеялись, что когда-либо удастся вытащить собаку из ее неприступного убежища… и вдруг она сама, решив покончить счеты с жизнью, прыгнула им прямо в зубы.

Ни одно из живущих в тайге животных не совершает таких глупых поступков. Иногда изюбрь, когда его  преследует стая волков,  забегает по брюхо в воду, и тем спасет свою жизнь. Но, даже если ему придется утонуть, он никогда не покинет своего укрытия до тех пор, пока собравшаяся вокруг полыньи стая не уйдет куда-нибудь прочь. Да и самый беззащитный обитатель северных джунглей, крохотный олень кабарга, прячущийся от своих преследователей на неприступных скалах, скорей, пятясь, упадет с обрыва, чем спрыгнет вниз, в зубы поджидающих его у подножия хищников.

Поэтому на несколько секунд волки растерялись, что дало Дугласу возможность отбежать на несколько метров. Но замешательство длилось недолго. Через мгновение стая, как по команде, вскочила и со всех ног бросилась в погоню за псом.

Это были настоящие таежные волки, и упускать обреченную добычу было не в их правилах. Каждый из них в одиночку мог запросто задавить взрослого изюбря, и уж задушить какую-то жалкую собаку… Но сначала её надо поймать… В том, что это случится очень скоро, никто из волков  не сомневался. Пес далеко не уйдет. Его неожиданный поступок весьма удивил их, но — отнюдь не сбил с толку, и, уж тем более, никак не отразился на их желании немедленно его съесть.

За последние дни они почти смирились с мыслью, что им так и не удастся выманить пса из избушки и растерзать. Но ситуация вдруг изменилась. Собака сама, без всякого принуждения покинула свое неприступное укрытие, будто желая себе быструю смерть. Им осталось только изловить эту жалкую тварь и разорвать ее на куски. И смешно было даже предположить, что здесь, в их родном лесу, она сможет от них куда-нибудь убежать.

Бросаясь в погоню за Дугласом, никто из волков не сомневался, что она скоро закончится.  Если они всерьез начинали преследование, ни один зверь в лесу не мог избежать встречи с их клыками. Даже изюбрь, признанный чемпион по бегу среди всех обитателей тайги был обречен. Стоило ему хоть раз ошибиться, сделать неправильный поворот или подпустить волков слишком близко, и его тут же брали в кольцо и незамедлительно приканчивали.  Лось — тот и вовсе не способен убежать зимой от голодной стаи. Встав на след, таежные разбойники будут упорно преследовать лесного великана, пока он окончательно не выбьется из сил. Тогда, выбрав момент, где-нибудь на глухой полянке они нагонят его и, после яростной, но непродолжительной схватки, растерзают.

Что уж тут говорить про какую-то паршивую собаку! Её требовалось  всего лишь схватить, да пару раз сильно сдавить зубами. За достойного противника, способного оказать им хоть какое-то сопротивление, Дугласа никто из волков не воспринимал. По крайней мере в первый момент. Так думала вся свора, бросаясь за ним в погоню.

Но скоро стало понятно, что изловить эту собаку  не такая уж простая задача. Это оказалось гораздо сложнее, чем представлялось вначале. Добыча оказалась на удивление резвой. Однако никто из волков даже не предполагал, что скоро для них проблема – как её поймать? — станет вопросом жизни или смерти всей стаи.

Дуглас, вырвавшись из тесной избушки на озаренный зимним, холодным солнцем простор будто и не замечал несущуюся сзади погоню. Он бежал по чуть присыпанному снегом лесу своей обычной, легкой и размашистой, рысью. Все время, пока ему пришлось находиться внутри избушки, тело его страдало от отсутствия движения. И теперь, когда он, наконец, покинул свою, ограниченную четырьмя бревенчатыми стенами, тюрьму, мышцы и сухожилия, из которых состоял его организм, чувствуя приток свежей крови, буквально, как любят выражаться поэты, пели от удовольствия. Поэтому чем дальше они удалялись от зимовья, тем стремительнее становился его бег и длиннее прыжки.

Если взглянуть со стороны на то, что происходило в лесу, перед нами открылась бы такая картина. Петляя между деревьями, неслась белая, с рыжими пятнами по бокам, собака. Позади нее, изо всех сил молотя лапами землю, серыми тенями скакали здоровенные, с широкой грудью и узкой осиной талией, волки.

На самом деле Дуглас, конечно, бежал вовсе не наугад. В процессе долгих путешествий возле зимовья местность вокруг он изучил прекрасно. Бегал он ничуть не хуже волков но, в отличие от них, последние дни не голодал, а наоборот, хорошо питался. Вот почему дистанция между ними не только не сокращалась, а наоборот, увеличивалась.

Первой поняла всю бесполезность погони старая волчица. Она долго жила на этом свете и хорошо знала, что необходимо делать, чтобы сохранить жизнь в трудные времена. Только раз у них был реальный шанс поймать эту чертову собаку, когда она, перепрыгивая через завал, поскользнулась и упала со ствола. Но когда до пса оставалось всего несколько прыжков он, как ракета, взметнулся ввысь, и с ходу преодолел препятствие. И опять где-то далеко впереди маячил белый, похожий на задранный кверху флаг, хвост.

Поэтому, убедившись, что на этот раз им попалась чересчур резвая жертва, волчица резко затормозила и, глядя вслед убегающей стае, громко пролаяла отбой. Нет, ей вовсе не хотелось отпускать Дугласа. Но она пережила уже много зим и знала, чем заканчиваются такие долгие, безрезультатные погони. До изнеможения, не жалея себя, можно преследовать лося или изюбря. Если погоня закончится удачно, они набьют брюхо теплым, вкусным мясом, и оно вернет им истраченную энергию, чтобы они могли охотиться дальше. А кого насытят кости этой худой собаки? Проглоти ее хоть всю целиком, этого все равно не хватит даже одному волку, чтобы восстановить потраченные силы. Какой смысл в таком случае гнаться за ней до изнеможения? Тем более, что пес явно не уступает им в беге, а вокруг нет никакой другой пищи, которая позволит пополнить запасы энергии. А они им сейчас очень, очень нужны. Если они хотят выжить и дождаться снега, энергию надо экономить, а не тратить её зря…

Стая, услышав зов волчицы, тут же остановилась. Лишь трое молодых, забыв про все в азарте погони, проскакали еще метров сто и только потом повернули обратно.

Теперь Дуглас стал полностью свободен. Убедившись, что его не так уж легко поймать, волки вряд ли возобновят погоню. Они отступили, и теперь он волен делать всё, что ему вздумается.

Но что? Охотится не умел. Да и что можно поймать в зимнем, пустом лесу, если даже волки, прирожденные таежные убийцы, умирали сейчас от голода. Здесь, в суровой северной тайге Дуглас мог сохранить жизнь только находясь рядом с человеком или его жильем. Именно к такому образу жизни он был изначально предназначен, и изменить свои привычки, пусть даже под давлением крайних обстоятельств не мог. Выводя эту породу, англичане постарались сделать из обыкновенных собак настоящих джентльменов. Они вложили в их характер слишком много цивилизованных качеств, и одно из этих качеств (безусловно, полезное с точки зрения владельцев) состояло в том, что пес может искать добычу, но ни в коем случае не должен трогать её сам…

Для Дугласа это означало, что он, выбрав вместо тесной тюрьмы свободу, обречен. Однако пес вовсе не стремился как-то приспосабливаться к той жизни, которая его окружала. Он еще там, в избушке хорошо понимал, что в лесу ему не выжить. На что он тогда надеялся, покидая свое безопасное убежище с кучей тряпок на нарах и горой мерзлого мяса в углу?

Ответом на этот вопрос служат дальнейшие события.

На следующее утро, когда стая отсыпалась на поляне возле избушки, из кустов с другой стороны аэродрома вдруг раздался громкий собачий лай. Пес, которому вчера, можно сказать, крупно повезло, который сумел каким-то чудом уцелеть и спасти свою тощую шкуру от их острых зубов, не удрал, оказывается, в ужасе прочь, а вернулся назад, к брошенному им убежищу. И сейчас своим жалким тявканьем бросал им, хозяевам здешнего леса, вызов.

Это являлось прямым оскорблением, на которое надо было отвечать. Ни один зверь, кроме тигра или крупного медведя, не мог заставить их уступить дорогу или  прервать свой отдых. Поэтому, услышав лай, волки вскочили и, уже не прыжками, а неторопливой, рассчитанной на изнурительный, многочасовый бег рысью, бросились за этой наглой, самой накликавшей свою смерть, собакой.

На этот раз они не собирались давать ей пощады. Этот пес своим дерзким тявканьем не только нарушил их покой. Он осмелился дразнить их, рассчитывая, что ему опять удастся убежать. А такой поступок достоин только одного наказания – смерти…

Руководствуясь исключительно инстинктами, трудно объяснить, с какой целью Дуглас затеял с волками эту смертельную игру. Может быть, долгие годы, проведенные его предками рядом с человеком, научили их действовать так, как это иногда делают люди. В любом случае то, что он сейчас проделал, и с человеческой точки зрения выглядело весьма необычно. Так иногда способен вести себя какой-нибудь ничем не примечательный обыватель, когда из-за каких-то случайных обстоятельств попадает в тюрьму и ему, чтобы отвоевать себе жизненное пространство, приходиться играть в карты с бандитами. Изначально понятно, что выиграть в такой ситуации  ничего нельзя: или убьют, или отберут весь выигрыш. Но и сидеть обреченной жертвой, притворяясь, что тебе непонятно все что происходит вокруг, тоже как-то неуютно. Тут каждый выбирает свой путь: один сразу сдается и даже не пытается защитить свое достоинство, другой старается угодить всем и таким образом втиснуться в чужую компанию, ну а третий может взять и предложить собравшейся своре свою игру, изменив тем самым сложившиеся на этом, чужом для него мире, правила.

Дуглас, услышав топот волков, подпустил их почти вплотную, и только потом припустил изо всех сил. Он знал, что на этот раз волки будут гнаться за ним до тех пор, пока смогут двигаться. Именно в этом и заключался его план. Ночью, забившись под пихту, он поспал, и пока не чувствовал никакой усталости. Чтобы  не уткнуться в тупик  возле упавшего на землю дерева, он заранее наметил путь к отступлению.  Дуглас хорошо понимал, что если бегать все время по одному и тому же маршруту, он рано или поздно попадет в ловушку. Волки, вычислив его путь, устроят засаду, и тогда он обречен: если, подпустив вплотную, один из них бросится наперерез, ему не спастись. Поэтому, сделав вокруг аэродрома большую петлю, он свернул к реке и вдоль нее направился вниз, в долину. Здесь, у воды, которая своим течением расчистила себе путь, пролегала надежная дорога между перегородившими лес завалами.

Вскоре он покинул знакомые места и теперь бежал наугад, ориентируясь лишь по шуму реки и окружающим долину сопкам. Позади, преследуя его, трещала в кустах голодная стая. Поединок между псом и волками теперь вряд ли можно было назвать честным. Ведь волки могли остановиться в любой момент, а Дуглас, стоило ему замедлить бег, был обречен. Но для самого пса это не имело никакого значения. Затевая этот, смертельно опасный поединок, он, в конце концов, и не рассчитывал ни на какую честную игру. Бросая вызов волкам, и провоцируя их на изнурительную погоню, Дуглас ни на какие спортивные правила с одинаковыми для всех условиями даже не надеялся.

Однако, в этой гонке на выживание у Дугласа, кроме прирожденной выносливости, по сравнению с преследователями  имелось одно важное преимущество. В отличие от волков вопрос самосохранения не имел для него никакого значения. С тем прошлым, где он когда-то был счастлив, пес уже попрощался. А будущего в той жизни, которую он вел сейчас, для него не существовало. Конечно, для собаки столь подробное описание эмоций звучит чересчур сложно, но попробуйте как-то иначе изложить те процессы, которые происходили в душе Дугласа. Можно, конечно, выразить его чувства и попроще: он не хотел больше возвращаться в свою, похожую на склеп, избушку и, прозябая там, ждать день за днем чем закончится эта, лишенная для него всякого смысла, жизнь.

Заставив волков гнаться за собой, он, наконец-то, опять чувствовал себя  сильным и самостоятельным существом, которое – пусть и недолго – может сопротивляться окружающим обстоятельствам и преодолевать их. Поэтому бег его был легок, а шаг быстр. Перепрыгивая через очередную корягу, Дуглас не оглядывался и не прислушивался, далеко ли погоня, как это обычно делает испуганная жертва, спасаясь от преследующих её хищников. Наоборот, слыша шум бегущих по следу волков, он только взмахивал время от времени хвостом и, взлетая белой птицей над кустами багульника, быстрее переставлял лапы.  Волки же, выстроившись гуськом, неслись за ним по пятам и пока не собирались прекращать погоню.

На этот раз они преследовали Дугласа долго, почти до утра. Несколько раз волкам казалось, что собака выдохлась, и они вот-вот ее схватят. Но всякий раз в последний момент выяснялось, что она просто дразнит их: как только кто-нибудь из волков приближался слишком близко пес, будто получив дополнительный заряд энергии, делал резкий рывок и уходил далеко вперед. Лишь на рассвете, когда в мутной морозной мгле смутными тенями возникли силуэты сизых от инея деревьев волки, наконец, сдались и дружно, как по команде, упали мордами в снег.

Они гонялись за этой чертовой собакой почти сутки и за это время израсходовали все запасы оставшейся в их организмах энергии. Теперь, если они не изловят в течение ближайших дней хоть какую-то добычу, всех, и старых и молодых, ожидает гибель. Поэтому, хоть волков и душила ненависть, дальше рисковать собой и гоняться за псом впустую они уже не могли. Да и просто не способны: чтобы продолжать движение, волкам надо было хоть чуть-чуть передохнуть и набраться сил.

Но когда они, свернувшись калачиком и спрятав носы под хвосты, легли, со склона ближайшей сопки вновь донесся наглый собачий лай….

Но на этот раз никто из волков даже не стал пытаться броситься  в погоню. Рыча и скуля от злости, они готовы были терпеть этот лай до тех пор, пока собака сама не устанет дразнить их. Инстинкт, заменяющий им разум, приказывал: лучше с поджатым хвостом перетерпеть унижение, чем погибнуть от истощения, бегая за этим сумасшедшим псом. Да, враг не пойман, но рисковать дальше собственной жизнью, пытаясь его уничтожить — безумие…

Дуглас продолжал облаивать волков три дня. За это время пес страшно исхудал. Он и раньше, питаясь «от пуза», не отличался справным телосложением. Теперь же, после нескольких дней, проведенных в непрерывных, без сна, передвижениях, и подавно стал напоминать выскочивший из могилы скелет, обтянутый слишком большой и просторной для такого худого тела шкурой. И только глаза, горевшие ярким,  неукротимым огнем показывали, что в этом белом, с рыжими пятнами, привидении, бурлит какая-то своя, непонятная другим, но имеющая для него собственный смысл и собственную ценность жизнь.

Однако сами по себе эмоции ничего не стоят. В тайге выживает лишь тот, кто регулярно и хорошо питается. Это знали волки, уже месяц находившиеся на голодном пайке. Это вскоре почувствовал и Дуглас: силы его постепенно иссякали. При этом, в отличие от волков, он не мог заставить себя поймать и съесть хоть какую-то добычу, даже ту же мышь. Чтобы возобновить запасы энергии, надо было возвращаться обратно, в избушку. Но, хотя силы стремительно убывали, он, даже испытывая нестерпимый голод, не собирался этого делать. Так что, ведя каждый день свою героическую игру с волками, Дуглас в конечном итоге всё равно был обречен на голодную смерть. Лишь один вопрос оставался открытым: кто сдастся первым – он или волки.

Отступили волки. Они давно перестали преследовать проклятую собаку, только нервно вздрагивали, слыша ее лай, да щерили в бессильной ярости зубы. Но и оставаться здесь дальше тоже не имело смысла. Пока это белое приведение кружилось вокруг, ни днем ни ночью не давая им покоя, нечего и надеяться добыть в лесу хоть какую-нибудь еду. Чертова собака, которую невозможно было поймать, не оставляла им, свирепым хищникам никакого шанса выжить. В тайге, где главное — любой ценой сохранить свою жизнь, амбиции ничего не стоят. Поэтому, хотя река еще не застыла и бежать приходилось не по гладкому, ровному льду, а вдоль берега, то и дело переплывая еще не застывшие, с ледяными родниками на дне, протоки, на третий день, перед самым закатом вся стая, ступая след вслед, как это умеют делать только волки, выстроилась гуськом и, поджав хвосты, ушла прочь из этих мест, к другим сопкам и оврагам.

Что их ждет дальше, волки не знали. Ураган изменил привычные маршруты диких животных и неизвестно, где теперь прячутся лоси и олени. Им придется брести по тайге наугад, надеясь, что они в наткнутся на какую-то добычу. Если это произойдет в ближайшие два три дня — они спасены. Ну а если нет…  Но оставаться здесь, в хорошо знакомых им угодьях, и ждать снега тоже было нельзя. И, осознав это как окончательный, не поддающийся изменениям факт, волки ушли.

Дуглас провожал своих врагов до поворота реки. Взобравшись на высокий утес, он лег на площадку с краю скалы и наблюдал за ними до тех порт, пока стая не скрылась за поворотом. Перед тем, как окончательно исчезнуть, один из волков, до которого порывом ветра донесло ненавистный собачий запах, все же обернулся и посмотрел назад. Он заметил на скале белое пятно и, больше по привычке, чем от ярости, ощерил зубы и зарычал. Но рычание это получилось таким жалким, что волк тут же развернулся и, уже не оглядываясь, поплелся вслед за остальными.

Всё, борьба была окончена. Он победил, больше лаять было не на кого. Дуглас остался один и теперь мог спокойно умереть. Но, следя глазами за рекой, пес знал: если волки вдруг передумают и вернуться, он найдет в себе силы, спуститься со скалы и опять затеет с ними гонку на выживание. Он станет облаивать их до тех пор, пока они не сдохнут, или не сбегут отсюда. И хотя, делая всё это, сам пес ничего не выигрывал, он был уверен, что все, что произошло за последние дни, сделано правильно.

Ночью, преследуя волков, Дуглас сорвался с бревна и провалился в промоину. Шерсть на нем слиплась сосульками и пес, лежа на утесе, напоминал не собаку, а какого-то фантастического ежа. Дугласа била дрожь, он никак не мог согреться: энергия, питавшая его тело изнутри, похоже, заканчивалась.

Только после того, как волки исчезли, Дуглас почувствовал, как он устал. Но и теперь, когда холод прибирал до костей и он ощущал всем телом, что жизнь постепенно испаряется и уходит куда-то в другое, еще неизвестное ему пространство, он не собирался возвращаться назад. Нет, он больше не хотел видеть опостылевшую ему избушку. За минувшие дни он сделал все, что мог, и был уверен, что всё сделал правильно. Осознав это как своё последнее и окончательное решение, Дуглас переместился к краю скалы и закрыл глаза.

В распадке напротив уже стемнело. Тусклый зимний день близился к концу. Дунул холодный ветер, проколол ледяными иглами кожу, укусил за мокрый, уже покрывшийся ледяною коркой нос. Но Дуглас уже почти не ощущал своей физической оболочки. Тело его напоминало не материальную субстанцию, сотканную из мышц и костей, а сгусток пропитанного какой-то особой энергией воздуха, который порывы ветра постепенно разносили по всей округе, растворяя в окружающем лесу.

Громко скрипнула обломанной веткой лиственница. Шумел по верхушкам деревьев ветер. Дугласу в эти его последние минуты опять снились яркие, удивительные сны. Вот он сидит у ног своего любимого хозяина. Вот бегает по лесу. Вот их теплая, уютная квартира на краю большого парка. Краем сознания он понимал, что в эти минуты приходит конец его земному существованию, но, что удивительно, для него этот процесс происходил естественно и не страшно: он расставался со своей жизнью, улетая от неё во сне. Миссия его на земле закончилась, и теперь ему самому хотелось, чтобы процесс его исчезновения отсюда стал необратим.

ГЛАВА 8.

— Что будем делать? — спросил меня приятель, глядя на труп собаки. — Может похоронить его?

— Не надо, — подумав, ответил я. — Пусть так и лежит.

— Ты уверен?

— Не знаю, как он сюда попал, но пес, судя по всему, достойный. Раз он  сам выбрал это место, чтобы умереть, пусть тут и остается. Его право. Пошли…

Собака так и осталась лежать на скале в том виде, в каком она умерла несколько месяцев назад. Даже вороны, вечные спутники смерти в тайге, ее не тронули. Это, впрочем, объясняется легко: судя по всему, трагедия произошла в начале зимы, когда никаких  ворон в этих местах нет и быть не может. Даже этим, приспособленным к любым условиям крылатым тварям, в это время года здесь не выжить.

Мы не стали ничего трогать и оставили все, как есть. Скоро начнутся дожди, и они смоют и растворят в земле эти истлевшие кости. Как смог этот пес уцелеть здесь зимой, как он жил  среди льда и стужи, с кем боролся … и при каких обстоятельствах умер? Все эти вопросы так и останутся без ответа. Жизнь этой собаки навсегда покрыта белым саваном тайны, которую нам никогда не разгадать. Но в тот момент, когда мы в последний раз взглянули на её останки и мне, и моему спутнику вдруг пришла в голову одна и та же мысль. Хоть мы, люди, и ставим себя выше всех живых существ, обитающих на нашей планете, хоть и гордимся своим умом и цивилизацией, далеко не каждый из нас, заканчивая свой жизненный путь, способен так противостоять сложившимся вокруг обстоятельствам, как это сделал лежащий на скале белый пес породы английский сеттер.

КОНЕЦ

Фото автора